Выпуск № 11 (104) | 1946 - страница 32

..Он (Руслан, конечно), местью пламенея,
Достиг обители злодея.
Уж витязь под горой стоит...

И далее оказывается, что злодей упал в снег, да там и сел, а потом начинается насквозь музыкальный полет:

Летят над мрачными лесами,
Летят над дикими горами,
Летят над бездною морской...

право же, по звездным дорогам. И разве я в своем хоре рабов не сумел про это поведать, а в увертюре? Ну, уж в ней-то и моя разработка дана по всем правилам, и напряжение сохраняется.

Одоевский: ...хорошо, хорошо, не сердитесь, Михаил Иванович, ну, а звезды-то где?

Глинка: И про них подумал: в антракте перед, замком Наины — воздух пустыни и мерцающие звезды! Разве они вашему слуху не видятся?..

Одоевский: Победил, Михаил Иванович. Смолкаю. Впрочем, маг и чародей-то вы, а потому помогите. Шел я к вам по делу важному... Да, но мы теперь так далеко отошли от сути, что надо начать сказку сначала...

Глинка: У лукоморья дуб зеленый...

Одоевский: Однако этого пролога вы в своем «Руслане» не вместили...

Глинка: Дорогой мыслитель, а если я, следуя Пушкину, остановился на первом издании поэмы, и мне улыбалось больше посвящение:

Для вас, души моей царицы,
Красавицы, для вас одних,
Времен минувших небылицы,
В часы досугов золотых,
Под шопот старины болтливой,
Рукою верной я писал...

и я тоже сладко надеялся, что и на многие песни грешные моего «Руслана» «дева с трепетом любви посмотрит, может быть, украдкой!». Словом, не на сказки ученого кота я настроил свою лиру.

Одоевский: Так-то так, но вышло иное: и не Оссиан, и не Баян...

Глинка: ...и только уж не Киев по Верстовскому...

Одоевский: Нет, нет, даже и не ко Гнедичу, а к подлиннику: к гомеровскому складу.

Глинка: Не дотянул, любовь смутила и Италия своим скепсисом к серьезному эпосу.

Одоевский: Что ж, опять поспорим. Нет, довольно, я же, как Моцарт, пришел со свежей рукописью.

Глинка: Но вы же не у Сальери, а потому мой слух уже настроен без яду...

Одоевский: Не желая томиться бессонницей, я встал, надел халат, раздвинул шторы, убедился, что уже встало солнце, подошел к письменному столу...

Глинка: Ой, барин, утомил, но что же ты принес? Я насторожен...

Одоевский:

Нет, — так, безделицу. Намедни ночью
Бессонница моя меня томила...

все из-за тебя...

Глинка: Слышал, слышал, да начни же, наконец!.. Но говорю, я не Сальери!

Одоевский:

И в голову пришли мне две, три мысли.
Сегодня их я набросал. Хотелось
Твое мне слышать мненье; но...

Глинка: продолжаю:

...мненье; но
теперь тебе не до меня.

Так знай же, что мне всегда, всегда, и днем, и ночью, и утром до тебя, и сейчас даже не до стихов Пушкина...

Одоевский: Не святотатствуйте, любезнейший Михаил Иванович...

Глинка: Садись. Я слушаю...

Одоевский: Представьте себе... кого бы?

Глинка: Опять...

Одоевский: Нет, нет, теперь я прямо к делу... Представьте себе Бетховена... Впрочем, яснее. Я сочинил новеллу — успокойтесь, очень краткую...

Глинка: Конечно —

Вдруг: виденье гробовое,
Незапный мрак иль что-нибудь такое...

о старушке ли с чортом за спиной, а то, как в «Руслане», когда Карла — не Брюллов, а Черномор — похитил у меня Людмилу... Но Бетховена оставь в покое.

Одоевский: Не оставлю, так как он главный заводчик в моем рассказе...

Глинка: Совсем ты меня сбил с толку. Не зря Пушкин поругивал твою прозу, тоскуя в твоих философических зарослях.

Одоевский: Михаил Иванович, не вдавайтесь в напраслины...

Глинка: Владимир Федорович, вспомните про ваши замысловатые ужины и пощадите меня.

Одоевский: Я сочинил монолог...

Глинка: Монолог! Не новеллу? Монолог Бетховена?

Одоевский: Вернее и не монолог, а диалог...

Глинка: Уже?! Так как же называется пьеса?

Одоевский: И не пьеса, а вроде выдумок Дидро. Скажем, парадокс, да, «парадокс или парадоксы одного полезного изобретения».

Глинка: Нет, вы совсем меня утомили. Да я-то тут при чем: «утилитарные изобретения» как будто не по моей части. Если бы моего дорогого гувернера не постигла столь печальная, очень уж печальная участь, я бы решил, что «кюхельбекерности» и «тошноте» вы у него и научились. Скорее вперед, вперед и к дорогой мне галльской ясности и разумности.

Одоевский: Обратите внимание, как много помарок в моей рукописи уже на самом заглавии. Я сперва начертал: Парадоксы одного великого изобретения. Потом, пораздумав, я решил, что великое — это принадлежит скорее гению, а тут гений разбился на троих, или — кто знает — на большее число славных механиков на грани двух веков, а ведь все они всегда чуть-чуть чудили, в особенности, когда соприкасались с музыкой. По правде сказать про них — грани между безумием и толковыми авантюрами я с трудом отличаю.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание