И. Ремезов

В борьбе за реализм

(Из прошлого русской оперной сцены)

«Весной и летом 1842 года Глинка жил... один, в маленькой, плохо меблированной квартире во дворе, — со слугою Ульяном, который был «из музыкантов»; в деревне дяди Глинки играл на контрабасе и в Петербурге иногда переписывал ноты для Михаила Ивановича...

— Дома Михаил Иванович?

— Никак нет-с, — отвечал Ульян... — Только что вышли погулять.

— Что, он очень занят теперь своей оперой?

— Нет-с, не так чтобы очень. У нас почти все уж готово. Теперь вот только танцы пишем.

В другой раз Глинка был дома: спал в халате, на диване.

— А, милый барин (протирая глаза), здравствуйте!..

Вскоре... разговор съехал на музыку, на приготовляемую оперу:

— Устаю я, барин, от разных хлопот. А еще, заметьте, не было ни одной пробы с оркестром. Впрочем, оркестр у нас лихой. На него вся моя главная надежда.

— Я слышал стороной, что у вас, в этой опере, кроме того, с чем вы нас сами познакомили, бездна новостей «гармонических», вещей совсем небывалых.

— Есть кое-что...

...Прошел сентябрь, октябрь — настали большие пробы новой оперы, на сцене, с оркестром...

На пробе, где мне случилось быть, «репетовали» первые три акта «Руслана»... Познакомившись таким образом с большею половиною оперы, с чудесами ее оркестровки..., я от оперы, в ее целом, еще больше против прежнего, ожидал самых высших поэтических наслаждений...»¹

Рассказывая о последних месяцах работы Глинки над «Русланом и Людмилой», А. Н. Серов живо передает те настроения, с которыми ожидали завершения этого капитального труда все передовые петербургские музыканты.

Совершенно иные настроения обнаружила на первом спектакле «Руслана» публика, заполнившая ложи бельэтажа и бенуара и кресла первых рядов.

Для первого представления «Руслана» назначено было 27 ноября 1842 г., день в день через шесть лет после первого представления оперы «Иван Сусанин». «Петрова, — рассказывает сам Глинка, — была нездорова, а роль Ратмира должна была исполнять Петрова воспитан

^_________

¹А. Н. Серов, «Воспоминания о Мих. Ив. Глинке». Собр. соч., П, 1895, г. III., стр. 1339−1343.

ница... Несмотря на мучительное чувство, овладевавшее мною всякий раз во время первого представления моих драматических произведений, я еще не терял надежды на успех. Первый акт прошел довольно благополучно. Второй прошел также недурно, за исключением хора в голове. В третьем акте, в сцене “И зной и жар” Петрова воспитанница оказалась весьма слабою, и публика заметно охладилась. Четвертый акт не произвел эффекта, которого ожидали... Когда опустили занавес, начали меня вызывать, но аплодировали очень недружно, между тем усердно шикали...»¹

Через три дня громкие шиканья по адресу Глинки и его «Руслана» раздались и в печати. Особенно усердствовал в «Северной пчеле» Булгарин, с откровенным цинизмом хуливший великого композитора:

« — Были ли вы на первом представлении “Руслана и Людмилы”?

— Был.

— А что вы скажете?

— Декорации превосходные.

Эти вопросы и ответы слышали мы беспрерывно, на каждом шагу в первые два дня после первого представления этой оперы. О музыке ни полслова!..

Все пришли в театр с предубеждением в пользу композитора, с пламенным желанием споспешествовать его торжеству, — и все вышли из театра, как с похорон. Первое слово, которое у каждого срывалось с языка: “Скучно!”

Следовательно, вся публика не поняла музыки “Руслана и Людмилы”? Положим, так. Но для кого пишутся оперы?.. Композиции, написанные для бессмертия, для потомства, пусть бы оставались в портфеле, а публике пусть бы дали то, что она в состоянии понимать и чувствовать»².

Кто же шикал гениальному Глинке? О какой «публике» беспокоился Булгарин?

По свидетельству А. С. Пушкина, публика, сидевшая в креслах партера, была «слишком занята судьбою Европы и отечества, слишком: утомлена трудами, слишком глубокомысленна, слишком важна, слишком осторожна в изъявлении душевных движений, дабы принимать какое-либо участие в достоинстве драматического искусства (к тому же русского), и если в половине седьмого часа одни и те же лица являются из казарм и совета занять первые ряды абонированных кресел, то это более для них условный этикет, нежели приятное отдохновение...

Сии великие люди нашего времени, носящие на лице своем однообразную печать скуки, спеси, заботы и глупости, неразлучных с образом их занятий, сии всегдашние передовые зрители, нахмуренные в комедиях, зевающие в трагедиях, дремлющие в операх, внимательные, может быть, в одних только балетах, не должны ли необходимо охлаждать игру самых ревностных наших артистов?»

Со свидетельством А. С. Пушкина перекликаются и многочисленные воспоминания театралов.

^_________

¹М. И. Глинка, «Записки», изд. «Academia», М.-Л., 1930, стр. 279−280.

²«Северная пчела», от 1 декабря 1842 г.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

И. Ремезов

В борьбе за реализм

Содержание