Выпуск № 6 | 1937 (47)

«Пиковая дама» в постановке б. Мариинского театра (1890 г.).

неправда, и я решил оставить дирекцию в покое и никогда более ее не тревожить предложением своих опер»1

Приняв такое решение, Н. А. Римский-Корсаков передал «Садко» в московскую частную оперу Мамонтова, где «Садко» и был впервые исполнен 26 декабря 1897 г. В той же опере Мамонтова осуществлены были (в 1898 г.) первые постановки опер Римского-Корсакова — «Моцарт и Сальери» и «Вера Шелога». В 1899 г. опять-таки на частной оперной сцене в Москве была впервые поставлена «Царская невеста», а в следующем году она прошла на сцене Панаевского театра в Петербурге, в частной же оперной антрепризе.

Дирекция императорских театров, видимо, спохватившись, обратилась к Н. А. Римскому-Корсакову с просьбой предоставить ей для первой постановки законченного им в это время «Салтана». Однако «Салтан» был уже обещан композитором московской частной опере, и он предложение дирекции отклонил.

Вообще «императорская сцена», в особенности московский Большой театр, зачастую ставила русские оперы лишь после того, как они уже появлялись на частной сцене, — не только столичной, но даже и провинциальной.

Тот же «Садко», напр., прежде чем попал на «императорскую сцену» шел не только в Москве, но и в Харькове (в 1898 г.) и в Одессе (в 1899 г.).

«Князь Игорь» Бородина впервые был поставлен на сцене б. Мариинского театра в Петербурге (1890 г.). После этого он шел в частной антрепризе Прянишникова в Москве (в сезоне 1892−93 гг.); в том же сезоне шел в Казани, в 1894 г. — в Харькове, в 1896 г. снова

_________

1 «Летопись», цит изд., стр. 272−273.

в Москве, в частном Солодовниковском театре, — и только в 1898 г. его удосужился поставить московский Большой театр!

Такова была судьба чуть ли не всех лучших опер на театральной сцене, и — в том числе — даже опер Чайковского.

«Евгений Онегин», как известно, впервые был исполнен в консерваторском спектакле в Москве. «Пиковая дама» впервые была поставлена, правда, на сцене б. Мариинского театра в Петербурге (7 декабря 1890 г.); но Киев опередил Москву: в Киеве опера шла через двенадцать дней после петербургской постановки, а в московском Большом театре почти через год (4 ноября 1891 г.).

Преодолением цензурных и всякого рода чиновных рогаток, преграждавших почти каждой новой опере доступ на сцену, далеко не исчерпывались мытарства талантливейших русских композиторов.

Принятая к постановке на «императорской сцене» опера зачастую подвергалась урезкам, перепланировке, изменениям.

Так, напр., Чайковский должен был по настоянию дирекции втиснуть в своего «Онегина» музыку для дополнительного танца.

«У меня было свидание с Всеволожским, — писал П. И. Чайковский Юргенсону в августе 1885 г., — который просил меня написать для второго бала в “Онегине” номер танцев. Так как теперь для этого бала делают новую декорацию и костюмы, то, несмотря на нежелание, я не мог отказать... Мы долго обсуждали вопрос, какой танец написать и, наконец, решили экоссез... Но я решительно не знаю, какая форма и какой ритм экоссеза... Пожалуйста, голубчик, вели порыться и во что бы то ни стало найти мне экоссез».

Нужно знать мягкость и деликатность П. И. Чайковского, чтобы по-настоящему прочесть это письмо. Дирекция просто-напросто шантажировала его: за вставной танец она обещала ему «более прилично» поставить сцену петербургского бала.

Н. А. Римский-Корсаков вынужден был под давлением цензуры не только переделывать либретто своих опер, но и перерабатывать в написанной партитуре один из голосов в связи с упоминавшейся уже заменой женского персонажа (Екатерины II, в опере «Ночь перед рождеством») мужским. Он должен был вести постоянную борьбу против бесцеремонных урезок и сокращений партитуры, далеко не всегда мотивированных.

Перепланировки, изменения и сокращения партитур при постановке опер на сцене не только нарушали единство и последовательность развития музыкальной мысли, но и искажали иногда идейный замысел композитора. Так искажен был «Борис Годунов» Мусоргского, в котором при постановке изменялась последовательность картин и даже вовсе пропускались замечательные народные сцены, которыми особенно дорожил композитор и которые составляли основу его творческого замысла.

«Наши оперы, — негодовал В. В. Стасов, — нечто в роде беззащитных цыплят перед всемогущим поваром. Какой-нибудь Терентий или Пахом имеет все право, в любой день или час, словить талантливейшую русскую оперу за крыло, отхватить ей лапы или хвост, перерезать горло и потом стряпать из нее какое только ему взбредет на ум фрикассе. Я помню, когда еще речь шла о постановке “Бориса” Мусоргского, разные глубокие доки с очень важным и приличным апломбом толковали о том, что весь 5-й акт оперы — лишний, ненужный, что его сле-

  • Содержание
  • Увеличить
  • Как книга
  • Как текст
  • Сетка
Личный кабинет