Выпуск № 2 (87) | 1941 - страница 39

Дону» М. Шолохова? Все это — попытки подогнать богатое и разносторонне-человеческое содержание советского искусства под убогий стандарт.

Другое, очень важное свойство квинтета Шостаковича, так же как и последнего квартета Шебалина,— в том, что он является произведением высокой интеллектуальной культуры. В нем есть большие и подлинные чувства, но они даны сквозь призму мысли. Здесь достигнута очень высокая степень опосредствования чувств. Произведениям большой интеллектуальной насыщенности присуща, в известном смысле, «скучноватость», ибо в них обычно нет непосредственно заражающего эмоционализма. «Скучноватость» означает в данном случае особую очищенность произведения от конкретных эмпирических образов, высокий обобщенный строй мысли; это, естественно, делает процесс восприятия такого искусства относительно более сложным. Такой род искусства может, разумеется, дать высокое художественное наслаждение, — но не всегда вспыхивающее немедленно и достижимое не при любом музыкальном уровне воспринимающего. Последнее очень важно. Иногда у нас отождествляют в искусстве понятия демократического (народного) и непосредственно доходчивого. Но ведь с этой точки зрения ненародными оказались бы многие из величайших завоеваний человеческой культуры, ибо далеко не все они, даже в нашей самой демократической стране в мире, реально доступны (в смысле способности внутреннего усвоения) широкой аудитории.

Нужен ли нам этот интеллектуальный род искусства? Разумеется, нужен и глубоко ценен, как определенный художественный жанр, существующий наряду с другими жанрами, не подменяющий их, но и не противоречащий им.

Тов. Житомирский указывает на отсутствие этих ценных качеств в некоторых произведениях, показанных на декаде, в частности, в фортепианном концерте В. Юровского, и говорит о спорах, создавшихся вокруг скрипичного концерта А. Хачатуряна.

— Иногда обнаруживается непонимание того, что произведения интеллектуально сосредоточенного типа нисколько не противоречат существованию ярко чувственной лирики, типа хачатуряновских концертов. А ведь в этом разнообразии жанров и стилей — одно из самых привлекательных свойств современного периода в развитии советской музыки. Обнаруживаешь иногда и непонимание принципиальной идейно-художественной ценности того, что является самой сильной стороной дарования Хачатуряна: его стихийнояркого эмоционализма, его замечательного ощущения фольклора, умения смело и оригинально претворять в своем творчестве элементы народного языка. И в непонимании этого я лично почувствовал что-то, идущее от художественного аристократизма, от кабинетности, сторонящейся «слишком» открытого и реального эмоционализма в искусстве, «слишком» общезначимого языка. А ведь то, чем владеет Хачатурян, есть один из самых важных источников советской музыкальной культуры в целом. И многим крупным мастерам советской музыки именно этого больше всего недостает. Думаю, например, что нехватка лирического дыхания, открытости, полноты чувства составляют самую уязвимую сторону оперы Прокофьева «Семен Котко». Экспрессивности, увлекательности тематического материала нехватает также скрипичному концерту Шебалина.

В последней части своего выступления тов. Житомирский говорит о «Танцевальной сюите» Н. Чемберджи, сюите «Золотые колосья» Д. Кабалевского и о симфонии Н. Ракова.

— У нас уже давно пишутся произведения, построенные на народно-песенном материале. Советская симфоническая музыка прошла через период примитивно-натуралистического использования фольклора. Сейчас наблюдается склонность к более глубокой творческой переработке фольклорных элементов. Это показали, в частности, новые произведения Чемберджи, Кабалевского, Ракова. Во всех трех произведениях чувствуется художественная воля, подчиняющая материал индивидуальным намерениям композитора, чувствуется высокое инструментально-симфоническое мастерство.

ВЫСТУПЛЕНИЕ С. ПРОКОФЬЕВА

С. Прокофьев целиком посвятил свое выступление разбору фортепианного квинтета Шостаковича. Одной из сильных сторон музыки Шостаковича, по мнению С. Прокофьева, является ее необычайно ясный первоначальный план сочинения.

— Композитор не «подбирает» материал, не соединяет «кусочки», а сразу намечает линии развития. Вот почему его квинтет так легко воспринимается, и мы ясно ощущаем все основные линии, весь «скелет», по которому построено произведение. Я не знаю, как сочиняет Шостакович, — большинство из нас сочиняет за фортепиано; но мне кажется, что, работая над квинтетом, он многое обдумывал, не подходя к роялю. Тем более удивителен тот недосмотр, который он сделал, допустив преобладание длинных частей: отсюда — некоторое чувство утомления, ощущаемое в четвертой и пятой частях.

При слушании первой части совершенно отчетливо ощущаешь, что Шостакович мыслил свое произведение именно для этого состава инструментов. То, что он помещает четыре голоса квартета в середине, а два

голоса фортепиано располагает один вверху, другой внизу, — производит впечатление секстетности и сразу дает необычайную ясность и совершенно новый характер звучности.

Меня немного огорчило в первой части пользование баховскими и до-баховскими оборотами. Это не ново, и мне кажется, в качестве основной фигуры надо было взять что-то другое; тут есть какая-то небрежность в подходе: «Бах так писал, это хорошо, значит — возьму эту фигуру». Было бы лучше обойти это и поставить себе цель сочинить другую фигуру. Тогда первая часть стала бы гораздо более оригинальной по материалу.

В то же время фугу я считаю самой лучшей и самой интересной частью квинтета. Почему? Потому, что Бах так многообразно писал фуги и другие композиторы прибавили к этому так много своего, что за последнее время казалось уже совершенно невозможным написать фугу, которая звучала бы ново и интересно. Я видел за границей людей, которые принимали самые отчаянные меры, чтобы создать фугу, более или менее оригинальную по звучанию. Редко, кому это удавалось, — у Хиндемита в сонатах есть кое-что интересное в этом направлении. Надо отдать честь Шостаковичу: в его фуге, по общему впечатлению, необычайно много нового. Я даже не знаю, хороша ли фуга в техническом отношении. Но в музыкальном она хороша.

Впечатление от скерцо у всех довольно ясное. Это — блестящий номер. Но в отношении четвертой части мне хотелось бы высказать несколько возражений. Генделевский прием, использованный здесь, — длительная бесконечная мелодия на пиццикато в басу, — был очень хорошим изобретением во времена Генделя. В послевоенное время в Париже к этому приему бросились решительно все — и, в конце концов, он надоел. Если сейчас он производит у нас впечатление, то просто потому, что мы не знаем этой литературы. Мне кажется, что Шостакович при своем колоссальном изобретательстве, так широко проявившемся в квинтете, мог бы избежать здесь этого приема. И когда в какой-то момент четвертой части генделевский бас вдруг умолкает, — сразу начинается хорошая музыка, потому что начинается настоящий Шостакович, а не Шостакович, пастиширующий Генделя.

И еще последнее соображение: меня несколько удивляет какая-то чрезмерная умудренность у молодого композитора, находящегося сейчас в полном расцвете творческих сил. В этом сочинении нет ни одного «броска». Если бы Шостаковичу было 60 лет, — то для человека, умудренного годами, эта привычка взвешивать каждую ноту была бы, может быть, замечательным достоинством; но сейчас она грозит перейти в недостаток. Поэтому мне жаль, что Ъ квинтете недостает устремлений и порывов, хотя в целом я считаю его замечательным произведением.

На обсуждении декады возник большой спор: целесообразно ли вообще дальнейшее проведение декад советской музыки в том виде, как они проводятся сейчас. Об этом говорил Л. Лебединский.

— Соответствует ли форма декад той ступени развития, на которую поднялась советская музыка? Когда-то декады сделали огромнейшее дело, и честь и хвала им. Но не устарели ли они?

Я считаю более нормальным, чтобы в течение года Союз композиторов, Музыкальное управление ВКИ, Филармония — добивались бы систематического показа новых, лучших произведений советской музыки. К концу года наиболее яркие и интересные произведения, уже проверенные на аудитории, должны быть исполнены в 2 — 3 концертах. Эти концерты превращаются в праздник — выставку достижений советской музыки. Вот как я представляю себе смысл декад советской музыки.

Соображения Л. Лебединского были поддержаны председателем Московского союза советских композиторов В. Шебалиным и Д. Кабалевским.

Романсы Шапорина в исполнении В. А. Давыдовой

О концерте В. А. Давыдовой (4 декабря 1940 г., в Малом зале консерватории) хочется говорить, отбросив официальность, не скрывая своей взволнованности. Такое ощущение создавалось заранее самим содержанием программы. Давно известная и всегда заново обретаемая поэзия Пушкина, Тютчева, Блока устанавливала глубокую связь между композитором и слушателем. Каждое слово, произносимое певицей, казалось, подсказывалось слушателями, каждая строка вызывала у них ответное движение.

Лирика Шапорина многогранна: она драматична, философски глубока и вместе с тем проникновенно-искренна, всегда тепла и человечна. В его романсах заложена настоящая поэтическая идея, яркий, цельный образ.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

ВЫСТУПЛЕНИЕ С. ПРОКОФЬЕВА

Романсы Шапорина в исполнении В. А. Давыдовой

Содержание