И тем не менее и Нежданов, и Пьер Безухов принадлежали к числу тех же мечтающих о слиянии с народом русских интеллигентов, к которым принадлежал и безымянный «герой» симфонии Чайковского.

Но проходят десятилетия. Меняется мир, меняются люди. Народнические идеалы отходят в область предания. На смену романтическому герою приходит новый герой, с иными морально-общественными принципами. Герой XIX века, находясь в положении Антея, оторванного от материземли, всеми силами старался прикоснуться к земле, то есть к народу, чтобы стать мудрым и сильным. Герои начала XX столетия, напротив, стремятся воспарить как можно выше над бедной, убогой землей. «Какое мне дело до людей! — говорит горьковский художник Вагин. — Я хочу громко спеть свою песню, один и для себя!» Такие настроения стали характерными для той части интеллигенции, которая, разуверившись в народнических идеалах, отказалась от связей с народом.

Вагины «прогрессировали»: из «мужественных» и гордых «детей солнца» они превратились в серых, тусклых интеллигентов «средней стоимости», относившихся к народу уже не с презрением, а с лютой, звериной ненавистью. Таков Самгин, этот склеротический мозг угасающего буржуазного класса. Если интеллигенты 1860-х годов искали в народе спасение, то Самгин с глубокой убежденностью, как свою собственную мысль, повторяет слова декадентки Нехаевой: «Народ — это враг человека».

Вряд ли нужно подчеркивать, что герой Чайковского бесконечно далек от поколения Вагиных, а тем более Самгиных. Он не бежит от народа, напротив, он стремится к нему — потому что это единственный путь к спасению, к счастью.

Обладая высокими душевными качествами и знаниями, искренно желая быть полезной народу, передовая русская интеллигенция на деле все же была отдалена от народа. И в этом заключалась ее трагедия. Чайковский как величайший художник своей эпохи сумел понять, почувствовать эту трагедию и воплотить ее в своем творчестве. В этом — одна из причин огромного исторического значения его симфонизма.

А. Альшванг

Последняя симфония Чайковского

Работа над Шестой симфонией доставляла Чайковскому большое удовлетворение. Композитор писал В. Л. Давыдову из Клина (11 февраля 1893 года): «Мне хочется сообщить о приятном состоянии духа, в коем нахожусь по поводу моих работ. Ты знаешь, что я симфонию, частью сочиненную и частью инструментованную осенью (1892 г.) уничтожил¹. И прекрасно сделал, ибо в ней мало хорошего, — пустая игра звуков, без настоящего вдохновения. Во время путешествия у меня явилась мысль о другой симфонии, на этот раз программной, но с такой программой, которая останется для всех загадкой — пусть догадываются, а симфония так и будет называться "Программная симфония" (№ 6). Программа эта самая, что ни на есть, проникнутая субъективностью, и нередко во время странствования, мысленно сочиняя ее, я очень плакал. Теперь, возвратившись, сел писать эскизы, и работа пошла так горячо, так скоро, что менее чем в четыре дня у меня была готова совершенно первая часть и в голове уже ясно обрисовались остальные. Половина третьей части уже готова. По форме в этой симфонии будет много нового, и между прочим финал будет не громкое аллегро, а наоборот, самое тягучее адажио. Ты не можешь себе представить какое блаженство я ощущаю, убедившись, что время еще не прошло и что работать еще можно».

3 августа Чайковский писал тому же адресату: «Я положительно считаю ее наилучшей и в особенности наиискреннейшей из всех моих вещей. Я ее люблю, как никогда не любил ни одного из других моих музыкальных чад».

Неоднократно Чайковский высказывался в том смысле, что его новая симфония проникнута субъективностью, близка настроениям «Реквиема» (особенно в финале). Между тем именно финал симфонии вызывал в Чайковском некоторое сомнение. В день последнего отъезда в Петербург композитор сказал Н. Д. Кашкину, что в первых двух частях он вполне уверен, а вопрос о финале считает открытым — решит после исполнения, оставить ли его или написать новый. Да и рецензии петербургских газет после концерта 16 октября 1893 года отмечали не столько мрачность, сколько «простоту», «внешнюю изобретательность» и «изящество» новой симфонии.

По словам Модеста Ильича, он после первого исполнения симфонии предложил назвать ее «трагической», а Петр Ильич решительно отверг предложение брата. Все это свидетельствует о том, что даже по косвенным высказываниям Чайковского симфония, в противоречии с его прежними оценками, вовсе не исчерпывается одним субъективизмом. Железная логика формы, разветвленное тематическое развитие, закономерность применяемых жанров и их соотношений свидетельствуют о подлинной конструктивности

_________

¹ Это не вполне точно: в клинском Доме-музее хранится неоконченная партитура ~~Es-dur’Hoii с→~~ Симфонии Es-dur.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

А. Альшванг

Последняя симфония Чайковского

Содержание