Выпуск № 12 (85) | 1940 - страница 9

нальных критиков-публицистов отсутствует необходимый научный уровень (именно поэтому они охотнее обращаются к современности, полагая, согласно другой порочной традиции, что в анализах современной музыки неполная научность будет прощена).

Все это, опять-таки, наталкивает на особый интерес к работам Игоря Глебова. Кто он? «Музыковед» или «критик»? Выступал он, как известно, в различных жанрах, испытывая, видимо, вкус и к кропотливо аналитической, систематизаторской и даже научно-описательной работе, и к непринужденному, почти лирическому высказыванию о музыке, писал на самые разнообразные темы — и о глубокой музыкальной старине, и о впечатлениях сегодняшнего дня. Но в любой его работе, независимо от темы и литературного жанра, сочетаются научность и публицистичность.

Научность глебовских работ прежде всего в их объективности. «У нас не привыкли, — пишет он, — к мышлению о музыке и сплошь и рядом смешивают личный вкус и прихоть настроения с оценкой явления. Но похвалы и порицания нравящихся мне сегодня... пьес это одно, а установка принципов и этапов музыкального мышления, понимание истории развития музыки и оценка событий на пути этого развития совсем другое¹». И дальше: «... я стараюсь всегда так тесно слиться с языком и стилем композитора, чье творчество я анализирую, что в любой момент могу дать себе отчет, почему здесь в музыке у него сделано так-то, а там иначе, и чем можно объяснить тот или иной оборот, ту или иную манеру... Это не легко дается, так как «высокомерие личного вкуса» — болезнь очень распространенная у музыкальных писателей, и, конечно, под влиянием преходящих эмоций и настроений возможны досадные срывы, но зато сколько радости и чувства свободы в «моем методе». Чувства свободы в том смысле, что, раз слившись с явлением и поняв язык и манеру композитора изнутри, от него самого (разрядка моя. — Д. Ж.), можно потом обсуждать его творчество с самых различных точек зрения»².

Научность глебовских работ также и в том, что в своих анализах он исходит исключительно из данностей самой музыки. Через музыку в ее конкретно откристаллизовавшихся формах стремится он проникнуть в интеллектуальный и душевный мир композитора. «Форма в музыке вовсе не означает абстрактных схем, в которые «вливается» материал, как вино в кратер... В конце концов, форма является конкретным выражением композиторского мышления»³. И работы Глебова демонстрируют огромные богатства формально-стилистических наблюдений. Иной раз в небольшой статье их так много (см., например, статью «Мясковский как симфонист» в № 3 «Современной музыки»), что при другой манере изложения их могло бы хватить на объемистую книгу.

Но вот именно в том, как Глебов пользуется своими научными данными, как употребляет накопленный материал, — сказывается его природа публициста. Можно не сомневаться, что в предварительных лабораторных стадиях своих исследований он терпеливо и непредвзято накапливает факты. Но так создается лишь «среда», в которой рождается мысль и стремление ее отстоять⁴. В дальнейших стадиях работы факты, хотя и про-

_________

¹ «Книга о Стравинском», стр. 4.

² Там же, стр. 4‒5.

³ Там же, стр. 17.

⁴ «Стараясь всюду быть добросовестным исследователем, я вовсе не претендую на холодную и бесстрастную «научность» в книге по искусству. Впрочем и подлинные научные работы — настоящие и жизненные — пишутся с темпераментом и увлечением» (там же, стр. 5‒6).

должают питать мысль, но уже полностью подчиняются ей. А мысль сама по себе имеет не только музыковедческое, но и общеэстетическое, общефилософское содержание. В конкретном анализе Глебов прекрасно ощущает ту грань, перейдя которую, перестаешь уже замечать ценность музыки и начинаешь, в лучшем случае, видеть лишь ценность самого анализа, как «чистой» работы интеллекта.

В смысле целеустремленности исследования замечательным образцом творчества Глебова являются все те же «Симфонические этюды». Замысел этой книги, названной так вовсе не ради красного словца, очень точно отражает его метод. В заключительном этюде Глебов говорит о том, что не счел возможным рассмотреть в своей книге многих произведений, формально относящихся к ее теме. «Все это потребовало бы отдельной вводной статьи со множеством экскурсов и психологических и исторических, в итоге чего книга превратилась бы в пухлый обзор, в котором полнота обозрения взяла бы верх над развитием необходимых положений. А между тем последнее свойство — наилучшее свойство комплексов «симфонических этюдов» Шумана, Шопена и Листа, отличающее их от «сборников этюдов», исчерпывающих все технические проблемы, но не возвышающих эти проблемы до степени художественной необходимости, которая лишь одна обусловливает их техническую целесообразность»¹.

Едва ли можно точнее определить взаимосвязь научности и публицистичности, понимаемой как идейная и общественная целеустремленность исследования.

В процессе изучения творчества крупного художника или мыслителя бывает один катастрофический момент. Накопив известное количество наблюдений, вдруг обнаруживаешь, что все это было уже много раз замечено и у Шекспира, и у Гете, и у Толстого, и у Чернышевского. Дописывая эти беглые заметки, я испытал нечто аналогичное: я вдруг с убийственной ясностью увидел, что, говоря о Глебове, повторил многое, написанное о музыкальной критике Шумана, Стасова, Чайковского, Ромэн Роллана. Но успокоила меня... цитата из Глебова, и это будет последняя из моих выписок.

«В чем коренится это главное? — спрашивает он, заключая свои размышления о жизненности Чайковского. — В том, что даже в самые страшные, притупляющие времена властвования тупых и слепых реакционных сил лучшие носители русского искусства не теряли под собой реальной почвы — понимания подлинной народности и простоты и величия человечнейшей демократической культуры. Чайковский — иной, чем Толстой, чем Репин, чем Мусоргский, но в нем, в его музыке, живет то же основное, чем дышало русское искусство от Пушкина до Станиславского и что теперь в великой Советской стране, конкретно осуществляющей дело Ленина — Сталина, создается свободными людьми во всей полноте раскрытия их творческих дарований»².

И очень радостно сознавать, что Игорь Глебов похож на Толстого, Стасова, Станиславского, что он живет среди нас и вместе с нами строит великую музыкальную культуру нашей страны.

_________

¹ «Симфонические этюды», П., 1922, стр. 323.

² «Памяти Петра Ильича Чайковского». Музгиз, М. — Л. 1940, стр. 25.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание