Н. Мясковский

Автобиографические заметки о творческом пути

Биография моя особого интереса не представляет, и если я пишу эти заметки, то только для того, чтобы показать, как в условиях и среде, далеко в сущности чуждых искусству, сперва инстинктивно, а затем сознательно высвобождалось мое музыкальное призвание.

Отец мой был военным инженером и по роду своей службы нередко менял местопребывание. Родился я в крепости Ново-Георгиевск, Варшавской губернии, где с 1881 г. провел первые семь лет моей жизни. Музыкальных впечатлений, кроме залезания под рояль, когда на нем играли, и странно сохранившегося в памяти мотива марша, под который дрессированный бык ходил по бревну под куполом цирка Соломонского в Варшаве, — не припоминаю.

Далее — Оренбург. Детские впечатления — верблюды, кукуруза, росшая почему-то у нас во дворе, тучи пыли и одуряющая жара, от которой мы, ребята, спасались летом в речке Сакмаре. Из музыкальных впечатлений; — какая-то песня «Шуми, Марица» в заунывном исполнении бродячей труппы.

Наконец, довольно длительное пребывание в Казани. Здесь оставили след — смерть матери, появление в качестве воспитательницы в сильно разросшейся к тому времени семье (пять ребят) моей тетки — сестры отца, частые поездки с отцом (при объезде им своей! инженерной дистанции) по Волге, Каме. Музыка становится уже притягивающим фактором. Решающее впечатление — подслушанное исполнение в 4 руки (не помню кем) какой-то сильно меня взволновавшей музыки. С большим трудом выяснил, что это было попури из «Дон-Жуана» Моцарта. О существовании оперы я уже кое-что слышал от тетки, которая была очень музыкальна, имела хороший голос и некоторое время пела в хоре б. Мариинского театра в Петербурге. Имя Моцарта не сказало мне пока ничего. Начались просьбы об обучении музыке. Появилось прокатное пианино. Тетка же принялась меня учить, хотя, будучи нервно-больной, не вкладывала в это дело достаточной последовательности, полагаясь на мою большую восприимчивость. Школа Гюнтена и какие-то этюды Бертини были моей пищей, усвоенной почти исключительно на слух. Одновременно шло обогащение музыкальных впечатлений извне: в оперетте, подвизавшейся в летнем театре, и в опере, гастролировавшей зимой; в первой — «Орфей в аду», «Летучая мышь», «Корневильские колокола», «Нитуш» и др., и во второй — «Аскольдова могила» (сильное впечатление), «Князь Игорь» (более смутное) и «Жизнь за царя» (ошеломляющее).

Начинаются годы учения. Большая семья и скромное жалование заставляли отца пристраивать нас (сперва брата, старше меня на четыре года, имевшего- большие художественные способности, но рано умершего от чахотки, затем — меня, а после — трех сестер) в закрытые учебные заведения (интернаты) на казенный счет. Вслед за братом меня отдали в Нижегородский кадетский корпус.

Воспоминания о годах учения (сперва в Нижнем-Новгороде, затем во 2-м корпусе в Петербурге) несколько горькие. Учение давалось мне шутя: я никогда не был ниже второго ученика, но развивавшийся музыкальный инстинкт получал довольно случайный выход. В Нижегородском корпусе была у меня довольно хорошая учительница музыки, сулившая мне большие успехи, но зато с большими трудностями было сопряжено пользование роялем, от которого меня постоянно прогоняли старшие воспитанники, причем из-за моего упрямства дело зачастую кончалось изрядными избиениями. Пение в концертном хоре было большим удовольствием.

Так же, если не хуже, сложились дела при переезде в Петербург. Так как семья теперь жила в том же городе, я мог на праздники приходить в отпуск; был приглашен учитель (сколько помню, по совету Ц. А. Кюи, известного композитора, бывшего сослуживцем моего отца по Инженерной академии), оказавшийся не сильным пианистом, наивно гордившимся своей фамилией (Стунеев — из родни жены Глинки), но приохотившим меня к игре в 4 руки, правда, в ущерб более систематической работе. Приглашение учителя на дому имело то печальное последствие, что я почти не мог пользоваться роялями, имевшимися в корпусе: они были по часам расписаны за учениками, занимавшимися в самом корпусе, хотя часто пустовали, что я и пытался использовать. Тут уж меня гоняло начальство, вызывая чувство жгучей ненависти.

Одно лето в саду «Монплезир» (на Аптекарском острове, неподалеку от дома, где мы жили) происходили регулярные симфонические концерты, притом не по вечерам, а днем, что весьма облегчало мне туда доступ. Кто играл, что играли — я совершенно не помню, но результатом было то, что я начал учиться игре на скрипке. Это дало мне возможность уже с осени записаться в корпусной симфонический оркестр, где я, правда, не продвинулся дальше 2-х скрипок, так как больше внимания уделял роялю, но всеже приобщился к ансамблевой игре к к кое-какой симфонической музыке. Из сохранившихся впечатлений: увертюра из «Похищения из Сераля» Моцарта (здесь мне, благодаря моей ритмической устойчивости, была, правда, поручена только партия треугольника — он, как известно, играет в этой увертюре почти не переставая), затем до-мажорная симфония Гайдна (где я больше всего любил разработку, хотя и подвирал в какам-то пассаже), наконец — переложения мелких вещей Чайковского и др.

Руководителем оркестра был композитор, тогда артиллерийский офицер, Н. И. Казанли, дирижировавший нами чаще при помощи ножки от стула, так как в ярости ломал все дирижерские палочки. Большой пользы от всего этого не было, но уже в последний год пребывания в корпусе я почему-то начал с Казанли же заниматься гармонией. Толчком к этому послужила, вероятно, еще не совсем осознанная жажда творчества, вызванная несколькими сильнейшими музыкальными впечатлениями. Живший у нас в семье взрослый двоюродный брат, игравший на скрипке довольно бойко, хотя и очень фальшиво, был участником одного из многих петербургских немецких любительских оркестров, имевшего несколько устарелый, но не плохой репертуар. Таская меня туда по субботам, брат заставлял меня просиживать целые вечера и слушать симфонии Калливоды, Онслова и т. п., но однажды я был поражен, услыхав увертюру к «Вильгельму Теллю» Россини с знаменитым флейтовым соло в начале, и совершенно выведен из равновесия 2-й симфонией Бетховена, особенно ее

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Н. Мясковский

Автобиографические заметки о творческом пути

Содержание