Выпуск № 9 (334) | 1966 - страница 12

В последующие годы мы часто виделись в Праге и в Лондоне. Когда мой любимый коллега Давид Ойстрах собирался познакомить публику Соединенных Штатов со Скрипичным концертом Шостаковича, он подарил мне копию партитуры, и я испытываю глубокую благодарность оттого, что имел счастье впервые исполнить это великое произведение во многих странах, в том числе и Англии, и быть свидетелем его неизменно восторженного приема у аудитории.

Самое большое удовлетворение для музыканта — осуществить в звуках партитуру, ощущая и духовное и эмоциональное развитие благородного сочинения так, как оно возникло в личности великого композитора и сердечного человека. Я надеюсь, что Дмитрий Шостакович еще многие годы будет дарить нам плоды своего вдохновения и опыта.

СВЯТОПЛУК ГАВЕЛКА,
Чехословакия

Всю свою жизнь композитор высказывается на нотной бумаге, так что поймите его смущение, когда он вдруг поставлен перед необходимостью написать статью, Если же композитор должен писать о композиторе — это еще труднее. Лично для меня, наверное, вообще самое трудное — писать именно о Дмитрии Шостаковиче и особенно к его юбилею. Человеку вообще трудно говорить о самом сокровенном...

Я принадлежу к поколению, которое вступило в музыкальную жизнь в первые годы после окончания второй мировой войны, и имя Шостаковича означало для меня и для всех нас нечто большее, чем просто образец музыканта. Речь шла не о том, чтобы писать так же, как он или подобно ему; не о том, в какой степени для того или другого из нас Шостакович был учителем композиторского ремесла. Более всего он интересовал и захватывал нас своим отношением к обществу, к эпохе, к музыке и чувством ответственности за каждую собственную партитуру. Не будет преувеличением сказать, что в послевоенное двадцатилетие его имя означало для меня нечто подобное художественному кредо или программе, и писать к его юбилею громкие, напыщенные слова было бы непониманием тонкой и необыкновенно глубокой личности Шостаковича. Такая поверхностность никогда не выразит то, что он значил и что значит для нас.

Примите последующие строки не как попытку создать портрет самого крупного из живущих ныне симфонистов, а как выражение моего личного к нему отношения, как желание выразить все, чем я откликался на его музыку и на его личность.

Вероятно, я был не один среди тех, кто отождествлял его имя с идеей социализма, кто видел в нем не только представителя, но и олицетворение передового советского искусства. Трудно сегодня перечислить все свои встречи с его музыкой, но об одной я не могу забыть. Шел 1946 год. Шостакович был в Праге на премьере своей Восьмой симфонии. Я очень ценю это произведение и поставил бы его на одно из первых мест. До сего дня помню аплодисменты, неописуемые овации, которыми закончилась премьера. Тогда мы заметили, что Шостаковича вызывали ровно полчаса. Причем сама симфония буквально выстрадана до последнего замирания каждой ноты; действительно — per aspera ad astra ¹.

Возможно, именно на этой премьере мы, начинающие композиторы, не только познали, но и во всей актуальности пережили несколько парадоксальный закон художественного творчества: если произведение действительно обладает большой силой воздействия, если большой коллектив должен воспринять его как нечто собственное, оно должно вырастать из самых глубоких и самых интимных переживаний, из личных и неповторимых наблюдений. В последующие годы Шостакович являл собой еще более яркое подтверждение этого закона. Мы забывали о нем. Мы, но не он. Так как он никогда не описывал свою эпоху, а со всей ответственностью откликался на ее величие и трагедии. Он не становился в позу судьи, но и не подходил к тем или иным проблемам как безучастный свидетель.

_________

¹ Через тернии к звездам (лат.). — Примеч. ред.

Именно поэтому благодаря своей неповторимости и поистине «сейсмографической» чувствительности он остается гражданином, который творчески, активно отображает свою эпоху. Во всех произведениях Шостаковича мы видим глубокий и правдивый образ советской действительности.

Когда-то Шостаковича критиковали за некоторые его произведения. Шостакович умеет удивительно реагировать на критику. Он не сгибает покорно спину, но и не замыкается, непонятый, с оскорбленным самолюбием, в «башне из слоновой кости». Со всей полнотой своего таланта и со всей своей честностью человека и художника он будет снова и снова думать над тем, как своей музыкой принести наибольшую пользу обществу.

Поэтому и такие темы, которые из других рук вышли бы плоскими плакатами, он воплощает в произведениях, несущих печать не только художественного мастерства, но и правдивой позиции Шостаковича-человека.

Шостакович близок мне и той, сугубо музыкантской и только кажущейся, противоречивостью, которая имеется в его творчестве. Часто можно услышать удивительный вопрос: как это возможно, чтобы титан, создающий такие великие произведения современной музыки, как, например, его симфонии, оперы, который мог проявить такую глубину мировоззрения, личное мужество и чувство художественной правды в партитуре «Ленинградской», может и, так сказать, непонятно «соскользнуть» до поверхностного вальсирования типа «Москва — Черемушки» и некоторых произведений популярных жанров. Здесь речь идет не о противоречии, а о двух нераздельных сторонах его личности, его творческого характера. У каждого композитора должны быть совсем простые и земные корни мелодичности, и горе тому, чей музыкальный язык отшлифовывался только на больших партитурах великих мастеров, вне ежедневного контакта со слушателем. Когда я слушаю какой-либо из этих «грехов» Шостаковича, какую-либо его ненарочитую «тривиальность», я пытаюсь представить себе Шостаковича-мальчика, стучащего по роялю в нетопленом зале кинотеат-

«Что Вы думаете о чешской музыке?..» — спрашивает В. Добиаш

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

СВЯТОПЛУК ГАВЕЛКА,Чехословакия

«Что Вы думаете о чешской музыке?..» — спрашивает В. Добиаш

Содержание

СВЯТОПЛУК ГАВЕЛКА,
Чехословакия