(впрочем, возможно, это впечатление вызвано небольшим составом квинтета). Что же касается кульминационных моментов, то здесь медной группе порой не хватало мощности; это особенно чувствовалось в финале.

Янош Ференчик отлично знает Концерт Бартока и продирижировал его с большим мастерством. Особенно удались ему третья и четвертая части. Ясный, четкий жест дирижера при отсутствии внешней рисовки хорошо передает внутреннее содержание произведения. Особенно приятно было ощущать и у дирижера, и у оркестра любовное отношение к музыке Бартока. Это чувство передавалось и слушателям. Концерт имел большой успех у аудитории.

Остается пожелать, чтобы это замечательное сочинение чаще появлялось в наших концертных программах. Тонкая и трудная партитура Бартока будет полезна для совершенствования мастерства наших оркестров, а публика будет только благодарна за расширение репертуара.

К. Кондрашин

Заметки на полях концертных программ

Первый концерт сезона. Его всегда ждешь с хорошим чувством. Кажется, что все в нем будет новым и самая знакомая музыка зацветет неожиданными красками, принесет еще неизведанные радости.

Признаемся, 14 сентября в Малом зале консерватории надежды наши оправдались не в полной мере: мы имеем в виду первое отделение программы Д. Башкирова. С виртуозной стороны все было на обычном для этого артиста высоком уровне. Но можно ли в шубертовской фантазии «Скиталец» или в Четвертой сонате Прокофьева удовольствоваться филигранной отточенностью пассажей или прочностью октав? Прокофьевская Соната удалась пианисту лучше, однако интерпретации Д. Башкирова на этот раз явно недоставало романтической приподнятости, которая, порой, — как, скажем, в начале Фантазии, — оказывалась подмененной резким, даже стучащим forte. И в финале Сонаты Прокофьева, вместо Allegro con brio, mа non leggiero, была лишь довольно скорая и однотонная игра.

Будем справедливы, отдельные эпизоды в Фантазии прозвучали просто и искренне, с тонко найденной поэтичной завуалированностью. Но, к сожалению, не ими определился общий тонус исполнения. Имелись интерпретаторские находки и в Сонате, — например, сдержанно и серьезно переданное начало первой части. Лучше всего прозвучала в первом отделении пьеса «Ромео и Джульетта перед разлукой» — из Сюиты Прокофьева, — особенно начальный и заключительный эпизоды. Здесь были прозрачность тембра в правой руке, мягкая гулкость — в левой, лирическая взволнованность в широко льющейся мелодии.

Зато во втором отделении концерта мы узнали Д. Башкирова — одного из одареннейших наших музыкантов. Можно не соглашаться с тем, как трактует он скерцо из фа-минорной Сонаты Брамса, — с излишней подчеркнутостью акцентов, придающей этому вальсу несколько эстрадный колорит. Но Соната в целом была исполнена масштабно и темпераментно. Запомнились певучесть мелодической линии в побочной теме первой части и отличные аккордовые crescendo в правой руке, тонкие сопоставления тембров в Интермеццо, текучесть общего движения и страстность взлетов — в финале. Известная жестковатость звука ощущалась у Д. Башкирова и в Сонате Брамса. Источник ее, как нам кажется, в слишком часто применяемом пианистом приеме отбрасывания рук от клавиатуры резким рывком, в сторону. В каких-то случаях такой прием уместен. Но если злоупотреблять им, он приводит к однообразной резкости forte.

Наибольшее удовлетворение слушатели получили в произведениях, исполненных на бис. Как свежо сыграл Д. Башкиров соль-бемоль-мажорный Экспромт Шуберта, как остро и своеобразно (с великолепными трелями) — второй из «Забытых вальсов» Листа, как полетно, с капризно меняющейся ритмикой — Вальс Скрябина! Выдающееся музыкальное дарование артиста раскрылось в этих пьесах во всей полноте. И было так жаль, что Д. Башкиров не сразу нашел себя в этой программе.

Не сразу себя нашел в своем концерте и пианист В. Васильев (20 сентября, Малый зал консерватории). Но тут, как нам кажется, сказались обстоятельства иного порядка. Прирожденный «листианец», В. Васильев, очевидно, стремится расширить границы своего репертуара. Однако, обратившись к творчеству Чайковского, он не почувствовал общей элегической атмосферы этой музыки. В его передаче мы не ощутили задушевной нежности пьесы «У камелька», не почувствовали очарования

«Подснежника», исполненного как обыкновенный салонный вальс... Вряд ли следует играть «Сентиментальный вальс» Чайковского жеманно, со «вздохами» и чувствительными rubato. А исполнять «Думку» с мощными, громогласными кульминациями, вызывающими в памяти слушателя, ну, скажем, листовскую «Долину Обермана» — не значит ли уходить в сторону от стиля Чайковского?

...Фа-минорная Баллада Шопена заставила зал насторожиться. В интерпретации Шопена имелись и слабости: пианист часто мельчит фразировку, его выразительность порой замкнута в рамках фразы, — он еще не всегда способен ставить перед собой «далекие цели». Но в этой же трактовке мы распознали и подлинный романтический пафос, и чуткое ощущение шопеновской звучности. В. Васильев сплошь и рядом берет сверхстремительные темпы. Однако это темперамент, идущий от чувства. В до-минорном Ноктюрне, как и во вступительных тактах Баллады, хотелось бы пожелать концертанту большей простоты экспрессии. Но средний эпизод Ноктюрна он исполнил вне привычных стандартов — очень образно и строго. В. Васильев слишком быстро, с привкусом салонной манерности играет Фантазию-Экспромт, но средняя часть пьесы у него благородна и по-шопеновски лирична.

Кульминационной точкой программы оказался, конечно, Лист. Индивидуальность пианиста, отсутствовавшая в передаче Чайковского, давшая о себе знать — в Шопене, в Листе раскрылась до конца: возвышенная патетичность, стремление к максимальной рельефности, к резким динамическим контрастам, умелое применение rubato. При всем этом, — громадная и разнообразная техника, хотя местами и слишком «легкая», — как, скажем, в Шестой рапсодии, наконец, удивительная выносливость. Сыграть подряд Ракочи-марш, Восьмую, Шестую и Вторую рапсодии, а в придачу к ним на бис еще и Кампанеллу — задача весьма не легкая.

Молодой пианист уже теперь обладает своим почерком, своей, хотя во многом еще и противоречивой манерой. Даже такие «заигранные» произведения, как до-минорный Этюд Шопена (из соч. 10) или ре-диез-минорный — Скрябина звучат у него как-то по-особому. В. Васильев, — несомненно, яркое и интересное явление. Важно лишь, чтобы он продолжал настойчиво работать над обогащением и расширением диапазона выразительных средств.

21 сентября нам довелось услышать первого в нынешнем сезоне зарубежного гастролера — венгерского пианиста Лайоша Хернади. Вот концертант, уравновешенный во всех компонентах своего искусства! Он обладает солидной «крепкой» техникой, в его интерпретации можно говорить скорее о взвешенности и выверенности каждой детали, чем о непосредственности чувства; его художественные намерения всегда ясны, но, пожалуй, лишены элемента неожиданности; серьезность в его игре берет верх над артистизмом.

Ему хорошо удаются произведения старых мастеров. В отчетном концерте он весьма удачно сыграл Largo Леонардо Винчи, просто и осмысленно — ми-мажорную Сонату Скарлатти и довольно оригинально — очаровательную «Кукушку» Дакена. Подобную музыку Л. Хернади играет непринужденно и естественно.

Другая близкая ему сфера — творчество венгерских композиторов. «Марошсекские танцы» 3. Кодаи, Рондо Б. Бартока и его же, давно известное у нас, Allegro barbaro пианист исполнил убедительно, а местами и с настоящим блеском.

Вместе с тем, его Моцарту (Менуэт ре мажор и до-мажорные Вариации) не хватает легкости и изящества, так же, как в Восемнадцатой сонате Бетховена пианисту недостает самобытности трактовки. И здесь все у него продуманно, культурно, умно. Но его «взгляд на Бетховена» слишком уже знакомый: мастерство, которое внушает больше уважения, чем восхищения.

В Гондольере и Тарантелле из «Венеции и Неаполя» Листа, помимо виртуозности, обнаружился и незаурядный темперамент концертанта. И если бы только Л. Хернади, выйдя за пределы «правильного и общепризнанного» на просторы творческой фантазии, дал бы здесь больше воли своим чувствам, его интерпретация заслужила бы самую высокую похвалу.

Флорестан

Выступления вокалистов

Новый «вокальный сезон» открылся выступлением болгарских певцов — солистов Софийской оперы Нади Афеян и Любомира Бодурова (Дом учителя, 10 сентября).

Красивый, свободно льющийся драматический тенор у Л. Бодурова и прекрасная вокальная школа позволяют ему легко преодолевать технические трудности таких партий, как Каварадосси или Хозе. Поет артист с горячим темпераментом, хорошо

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

К. Кондрашин

Заметки на полях концертных программ

Флорестан

Выступления вокалистов

Содержание