Выпуск № 7 (236) | 1958 - страница 51

Как ни странно, но иногда большие, творчески смелые художники, рассуждая об исполнении другого артиста, выказывают непонятную узость взглядов и суждений. Приведу пример, имеющий непосредственное отношение к прошедшему конкурсу.

Ряд материалов (в том числе личные встречи с Ф. Блуменфельдом) позволил мне с достаточной достоверностью восстановить общую картину и отдельные детали исполнения Антоном Рубинштейном Фантазии Шопена. Каково же было мое изумление, когда я услышал в интерпретации этого произведения Ваном Клиберном тот же общий план и ту же трактовку отдельных деталей. Совпадения были разительны: видимо, рубинштейновские традиции каким-то путем (возможно через ученицу Сафонова, Р. Бесси-Левину, у которой учился Ван Клиберн) дошли до молодого американского пианиста. Но именно эту трактовку Фантазии, наряду с другими пьесами, С. Рихтер объявил «очень спорной». Правда, он добавил, что считает Клиберна «гениально одаренным пианистом» и поэтому готов «простить» ему все (значит, и «спорную» трактовку Фантазии). Но С. Рихтер не преминул указать, что Клиберн играет «самого себя», а не «замысел композитора, воплощенный в нотном тексте»¹. Достаточно было, оказывается, исполнить Фантазию Шопена (других пьес, о которых пишет С. Рихтер, я здесь не касаюсь) не так, как играют это произведение в последние годы в Москве, а в традициях рубинштейновского пианизма, и интерпретация была объявлена «спорной», не соответствующей авторскому замыслу. С. Рихтер отпустил Клиберну его «грехи». А что было бы, если бы в таких же непривычных традициях сыграл Фантазию другой пианист, талантливый, но не столь «гениально одаренный»? Неужели обязательно нужно было бы возвращать его к привычной трактовке?

За последние годы по ряду причин в нашу музыкально-исполнительскую педагогику проникли элементы ригоризма. Поэтому так важно напомнить сегодня несколько старых, но к сожалению, нередко забываемых истин. Задачи педагога, обучающего исполнительскому искусству, очень широки: он «открывает» ученику эстетическую, познавательную и этическую сущность музыки, прививает музыкальную культуру, руководит развитием технического мастерства, воспитывает волю к воплощению музыки и воздействию на слушателей, развивает наблюдательность к окружающим жизненным явлениям. Но все, что делает педагог, в конечном итоге должно помочь раскрытию личности молодого исполнителя, разбудить его фантазию, направить к самостоятельным творческим исканиям. Педагог не выполнит этой основной задачи, если требует от ученика формально-безукоризненного выполнения авторской буквы, но забывает о духе музыки, о том, что скрыто за записью, «между строк»; если больше занят тем, как ученик говорит, а не тем, что он говорит; если стремится создать своего воспитанника по образу и подобию своему или, что еще хуже, по образу и подобию некоего исполнителя, искусство которого считает «правильным»; если он не использует индивидуально-различных путей работы с учеником и всех стрижет под одну мерку; если воспитывает ученика в тепличной атмосфере, окружает излишней опекой, преподносит все в раскрытом виде и тем самым не приучает к творческой пытливости; если не проводит ученика через ряд последовательных стадий развития, а заставляет перескакивать через естественные фазы художественного роста (как часто это имеет место в школах — десятилетках!); если не прививает ученику ненависть к штампам и трафаретам, мертвящим искусство...

В обязательную программу третьего тура конкурса пианистов входило Рондо Д. Кабалевского. В статье, посвященной итогам конкурса, Д. Кабалевский справедливо замечает, что каждый из участников последнего тура по-разному играл эту пьесу и что он «с радостным удивлением услышал 9 различных Рондо»². Вывод, к которому пришел композитор, прослушав свое произведение, представляется очень важным. «Как помогает, — пишет он, — выявлению индивидуальности молодых музыкантов исполнение ими музыки, для которой еще нет установившихся традиций и

_________

¹ С. Рихтер. Радостные впечатления. «Советская культура» от 1 5/1 V 1958 г.

² Д. Кабалевский. Весна музыки. «Литературная газета» от 17 апреля 1958 г.

привычных норм интерпретации». Задумываются ли над этим наши педагоги и молодые исполнители? Отдают ли они себе отчет в той роли, которую играет разучивание современной советской и прогрессивной зарубежной музыки для .воспитания творческого воображения? Помнят ли они, что исполнительский стиль любой эпохи всегда складывался под влиянием современного творчества, в поисках интерпретации произведений современных композиторов?

Есть известный психологический эксперимент: испытуемым, обладающим различным уровнем культуры, предлагают рассказать содержание показанной картины; наименее развитые опишут только нарисованные на картине предметы; наиболее развитые привлекут для своего рассказа значительно больший материал, почерпнутый из повседневной жизни, самое же описание предметов займет у них меньшее место. И в исполнительском искусстве творческую фантазию сможет проявить тот, кто обладает большим музыкальным опытом, больше знает разнохарактерной музыки, разучил большее количество музыкальных произведений. Педагог не сможет развить воображение ученика, работая с ним длительное время над очень ограниченным репертуаром. Накопление опыта (количественная сторона дела!) играет здесь порой решающую роль. Вновь и вновь приходится повторять азбучные истины: как важно проходить с учеником большой и разнохарактерный репертуар, как важно восстановить старую традицию — проводить занятия в присутствии всего класса; как важно привить любовь к музицированию... Доколе мы будем только говорить об этом?

И еще одно важное замечание. Не только педагог по специальности воспитывает фантазию молодого исполнителя. Ее может развить или... притупить и музыкант-теоретик, и музыкант-историк, и педагог общеобразовательных дисциплин. Характеристики-штампы, начетничество, трафаретная фразеология, к которым — не будем этого скрывать — приучают порой учащихся на разных занятиях, далеко не безвредны для развития личности и творческого воображения молодых исполнителей...

Предвижу критические замечания: не призывает ли автор к субъективистскому произволу и своеволию в исполнительском искусстве, не отрицает ли он необходимости изучения стилевых закономерностей и авторского замысла, записанного в нотном тексте, не об этом ли свидетельствует его иронический тон при цитировании реплик педагогов — «играет не по-баховски», «играет не по-шопеновски» и т. п.?

Конечно, нет! Я выступаю лишь против тех, кто не основывает свою педагогическую работу на следующем принципе: объективная сущность произведения может быть раскрыта исполнителем только в различных индивидуальных вариантах. Это положение не ново. Передовые русские и зарубежные музыкальные школы всегда стояли на этих позициях. С какой иронией, например, М. Курбатов, ученик Сафонова, еще в прошлом веке излагал точку зрения сторонников «безлично-пра вильного» исполнения: «Как? — говорят представители этого взгляда, — величайшее произведение гениального художника мы должны сделать своим личным достижением, должны неизбежно вложить свои черты характера, недостатки и этим ослаблять и портить художественную красоту произведения? Нет... пускай произведение говорит само за себя! Смешно требовать большего и вкладывать в такие произведения еще чтото свое личное!» Как странно слышать в наши дни рецидивы таких взглядов!

Несомненно, серьезное изучение стилевых закономерностей и авторских указаний является основой, на которой должна воспитываться творческая фантазия исполнителя. Но прошедший конкурс показал, что этих глубоких объективных знаний (особенно в отношении музыки XVIII века) не хватает многим пианистам, — нашим и зарубежным.

Участники конкурса должны были сыграть на первом туре прелюдию и фугу Баха и сонату Моцарта. За редкими исключениями исполнение этой музыки (в особенности Моцарта) было каким-то мертвенным. Слушаешь и диву даешься: играют «хорошо» (ни к чему не придерешься, все на месте, все выполнено, ни одной ше-

_________

¹ М. Курбатов. Несколько слов о художественном исполнении на фортепьяно. М., 1899, стр. 15.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание