в области Исторической науки и за большие заслуги в деле укрепления чехословацко-советской дружбы Зд. Неедлы награжден двумя орденами Ленина.

Министр чехословацкого правительства, Президент Академии наук Чехословакии, Зд. Неедлы пользуется огромным уважением и любовью своих соотечественников. Благородная деятельность выдающегося чешского ученого, верного друга нашей родины, вызывает чувство восхищения у советских людей. Мы шлем Зд. Неедлому к славному дню его восьмидесятилетия свои горячие поздравления и наилучшие пожелания. Пусть крепнет и развивается плодотворная дружба народов Советского Союза и Чехословакии!

По поводу некоторых выступлений Польских критиков

В. ГОРОДИНСКИЙ

Наша скромная «Реплика польскому коллеге» («Советская музыка», 1957, № 8) вызвала обширный, в двух номерах «Przeglad kulturalny» разместившийся ответ Зыгмунда Мыцельского, оспаривающего наши замечания по его адресу и предлагающего подискутировать. Как пишет 3. Мыцельский, он давно «ожидает такой оказии и возможности диалога в убеждении, что это наиболее подходящий способ дискуссии и что он может нам принести обоюдную пользу». Мы целиком принимаем предложение нашего польского коллеги и были бы готовы немедленно вступить в полемическое duo, если бы... если бы не некоторые сторонние голоса, прозвучавшие в польской печати и на наш взгляд требующие ответа — нет, не ответа, а прямой отповеди. Именно для того, чтобы освободить поле для спокойного диалогического разбора, для дружеской дискуссии по вопросам, затронутым в наших выступлениях, мы считаем необходимым сначала разобраться в некоторых, по меньшей мере странных, выступлениях отдельных польских музыкантов, выступлениях, которые не могли не вызвать не только недоумение, но и прямое негодование в нашей среде. Мы ясно различаем идейные позиции и намерения Зыгмунда Мыцельского и, расходясь со многими мнениями и суждениями его, готовы продолжать наш спор. Одно дело — печатаемые в «Przeglad kulturalny» фельетоны 3. Мыцельского и совершенно другое — печатаемые в том же органе очерки Стефана Яроциньского «Музыкальное путешествие в СССР», представляющие собой редкий образец бестактности и неприличного высокомерия, притом высокомерия, лишенного всякой реальной почвы и потому сильно отзывающего той самой «легкостью в мыслях необыкновенной», которой, как известно, очень похвалялся незабвенный Иван Александрович Хлестаков.

Стефан Яроциньский совершил музыкальное путешествие в СССР и впечатления свои изложил в очерках, опубликованных на страницах «Przeglad kulturalny». Увы! очерки эти тоже по временам фатальным образом смахивают на знаменитую эпистолу, адресованную Хлестаковым душе Тряпичкину. Замечательно, однако, что сообразно духу времени Стефан Яроциньский чувствовал себя в нашей стране не просто «столичной штучкой», но даже прямо пришельцем с другой планеты. Только один раз, повстречавшись с эстонскими музыкантами, «я совсем не чувствовал себя пришельцем с другой планеты», — пишет Стефан Яроциньский. Стало быть, во всех других случаях он чувствовал себя противоположным образом, т. е. «пришельцем с другой планеты». Бедный Иван Александрович! Он все-таки был неизмеримо скромнее и о космических масштабах не помышлял.

Неудивительно, что, взирая на нас грешных с таких космических высот, Стефан Яроциньский пишет фантастическую чепуху. Побывав в столице Латвийской ССР — Риге, он третирует этот большой столичный город как отдаленный от главных центров и снисходительно пишет, что «я восхищался, как на этой провинциальной сцене (сцене Рижского театра оперы и балета) двигаются артисты хора и сколько

динамизма извлек из них режиссер»... Однако, опасаясь, очевидно, быть уличенным в решительном невежестве, знатный путешественник делает оговорку, что эта провинциальная сцена «по правде сказать, имеет за собой немалые традиции (дирижировал тут в течение двух лет Р. Вагнер, а перед второй мировой войной в течение трех лет Э. Клейбер»...¹ Заметим, что Вагнер появился за пультом Рижского театра в 1837 году, т. е. сто двадцать лет назад, и даже тогда Рига уже не была провинциальным городом, каким она ныне представляется высокому путешественнику. Но за минувшие 120 лет произошли многие события, в результате которых Рига стала одним из крупных европейских университетских городов, первоклассным культурным центром.

Прослушав оперу «Банюта», занимающую видное место в национальном искусстве Латвии, Яроциньский заметил только, что в «Банюте» много трудных для исполнения хоров. И все. Зато, по словам высокого путешественника, для него «сюрпризом» (еще бы, провинция ведь!) было драматическое сопрано Ж. Гейне-Вагнер. Ст. Яроциньский справедливо восторгается искусством Ж. Гейне-Вагнер. Мы тоже им восторгаемся и считаем латвийскую артистку одной из самых блестящих представительниц советской вокальной школы. Но Ст. Яроциньский выдвигает при этом аргумент, обнаруживающий в нашем авторе такую редкостную щедринскую «мохнатость понятий», что мы только руками развели... Пусть читатель сам посудит.

«Конечно, — пишет Ст. Яроциньский — я могу и ошибаться, тем более, что я не люблю стиля пения, который характеризует огромное большинство русских сопрано и теноров (для меня о н имеет какие-то общие черты с манерой исполнения частушек). Пение Гейне-Вагнер не имеет с этим стилем ничего общего».

Разумеется, с тем стилем пения, который представляется пылкому воображению новоявленного пришельца с другой планеты, пение Гейне-Вагнер не имеет ничего общего. Но ведь этот «частушечный стиль» русских теноров и сопрано существует только в воображении Яроциньского. Никто другой не подозревает его наличия, так же как наличия «московских развалин, которые не может скрыть наиболее заботливая побелка» (!) Непонятно, где в Москве Яроциньский увидел эти «заботливо побеленные развалины»? Побойтесь бога, уважаемый межпланетный путешественник! Ведь в Москве, кроме вас, бывают тысячи заурядных земных путешественников, с фотоаппаратами и биноклями. Не говоря уж о том, что мы живем здесь, мы, москвичи.

Мы вправе в упор спросить Стефана Яроциньского — как вам не стыдно публично провозглашать нелепо обывательские сентенции насчет «частушечного стиля», якобы господствующего среди русских певцов? Ведь это значит клеветать, заведомо клеветать на целую национальную школу, породившую таких гениальных мастеров bel canto, как Собинов и Нежданова, таких певцов, как Ершов, Алчевский, Держинская, как Николай и Медея Фигнер да и многие другие, имена которых известны всему миру.

Мы вовсе не требуем, да и не считаем себя вправе требовать, чтобы Ст. Яроциньскому или любому другому иностранному гостю, посещающему нашу страну, непременно все у нас нравилось. Но если кто-либо выступает публично в печати с гласными и резкими порицаниями тех или иных явлений нашего искусства и культуры в целом, мы вправе требовать добросовестного обоснования этих порицаний. Можно любить и не любить русскую природу, русскую живопись, русскую музыку — это дело вкуса, но, право же, бессмысленно звучит следующее претенциозное суждение: «кто никогда не видел, хотя бы из окна вагона, русский пейзаж — эти тянущиеся сотнями километров равнины, сотканные из пустырей, лугов, редких пахотных полей, березовых рощ с кустарниковыми зарослями — тому трудно понять, откуда появляются эти иногда раздражающие пустые пространства в русской симфонической музыке; это время, переливающееся в безмерно долгих анданте даже у самых крупных композиторов». Откуда этот пошлый дендизм у польского музыканта, живущего бок о бок с нами, в стране, природа которой так сходна с природой нашей страны? Ведь Стефан Яроциньский положительно слеп в своей предубежденности — видеть редкие па-

_________

¹ Ст. Яроциньский ошибся: не Клейбер, а Лео Блех.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

По поводу некоторых выступлений Польских критиков

В. ГОРОДИНСКИЙ

Содержание