Выпуск № 8 (189) | 1954 - страница 33

Интересно и его признание в письме к А. Жиркевичу от 10 марта 1895 года: «Стихи —не моя область… мой мозг отказывается удерживать их в памяти, и их, точно так же, как музыку, я только чувствую, но сказать определенно, почему я испытываю наслаждение или скуку я не могу».

Вопрос о сущности музыки, видимо, занимал Чехова, так же как и Чайковского. Небезинтересно напомнить здесь слова Чайковского Чехову в письме от 23 октября 1891 года: «Очень трудно музыканту высказывать словами, что и как он чувствует по поводу того или другого художественного явления».

В своих произведениях Чехов так или иначе касается музыки очень часто. Один лишь этот факт — свидетельство серьезной заинтересованности и внимания художника. Особенно важно подчеркнуть две основные тенденции в обращении писателя к музыке.

В ряде произведений Чехова музыка выступает как характеристический или бытовой фон. В этой сфере музыкальных наблюдений писателя проявляются прежде всего тенденции его критического реализма. Здесь и наивная, простенькая, но все же трогательная радость обывательских музицирований (пение «Среди долины ровные» в «Тайном советнике», пиликанье Яши на гармонике в рассказе «Холодная кровь», Петр Леонтьевич с его шипящей фисгармонией в «Анне на шее»), и музыка как приятное, «культурное», но, в сущности, пустое занятие людей из «хорошего общества» (офицер Горный в «После театра», «удивительно способный молодой человек» в «Именинах», Котик в «Ионыче»), и пошловатость чувствительного дилетантского пения (Козявкин в «Заблудших», Дорн во втором действии «Чайки», «ярый бас» в «Тине»).

Анализируя жизнь, Чехов правдиво, убедительно показывает, как прекрасное искусство музыки, дорогое всему человечеству¹, извращается ненормальными общественными условиями, становится орудием тщеславия или средством заполнения душевной пустоты. Очень показательна, в частности, тема моральной «незаконности» музыкальных наслаждений как предмета забавы и роскоши для богатых. Характерна при этом антитеза работающего, полезного обществу врача, ученого, — и праздного музыканта (шире — вообще «любителя искусств»).

В рассказе «Враги» земский врач Кириллов с ненавистью говорит помещику Абогину: «Упражняйтесь в благородном кулачестве, рисуйтесь гуманными идеями, играйте (доктор покосился на футляр с виолончелью) на контрабасах и тромбонах, жирейте, как каплуны, но не смейте глумиться над личностью». Вся завязка «Попрыгуньи» — в антитезе скромного, самоотверженного врача-труженика Дымова и «бездельников» из гостиной Ольги Ивановны, занимающихся разными искусствами, — в частности добродушного певца-толстяка и виолончелиста, «у которого инструмент плакал»².

Но громадное реалистическое дарование Чехова было жизненно многосторонним: его творчество не ограничивалось лишь критическими разоблачениями низкого, банального, пошлого, оно утверждало высокое, подлинно прекрасное в жизни.

_________

¹ Характерны слова Марии Викторовны из повести «Моя жизнь». «Почему искусство, например, музыка, так живуче, так популярно и так сильно на самом деле? А потому, что музыкант или певец действует сразу на тысячи».

² Напротив друг и сослуживец Дымова Коростелев поет песню на слова Некрасова «Укажи мне такую обитель» — ту самую, что пела передовая молодежь чеховских времен. См. М. П. Чехов. Вокруг Чехова, стр. 120 и 129.

«Утверждающая романтика» музыкального у Чехова — в выражении громадной впечатляющей силы искусства; Чехов удивительно умел (и любил!) показывать могущество эмоционального воздействия музыки.

Показательны в этом отношении музыкальные ремарки его пьес. Уже А. Островский придал музыке (особенно песне) большую роль в эмоциональном развитии драматического действия. У Чехова эта роль весьма своеобразна. Вот несколько примеров.

«При поднятии занавеса слышно, как в доме разучивают дуэт на рояле и виолончели» (первое действие «Иванова»), «Пауза; слышны далекие звуки гармоники» (там же). «Через две комнаты играют меланхолический вальс» (четвертое действие «Чайки»), «Телегин тихо наигрывает» (конец четвертого действия «Дяди Вани»), «За сценой игра на скрипке» (первое действие «Трех сестер»), «За сценой на улице едва слышно играют на гармонике» (второе действие «Трех сестер»), «Слышно, как где-то далеко играют на арфе и скрипке» (четвертое действие «Трех сестер»), «Музыка играет все тише и тише» (финал «Трех сестер»).

Можно смело сказать, что чеховский «театр настроений» в значительной мере — театр настроений музыкальных. Справедливо замечание И. Эйгеса, что «слушание музыки, доносящейся издали, выступает как черта, характерная для Чехова. Приглушенная расстоянием, музыка приобретает особый мягкий, мечтательный оттенок»¹.

Обратившись к рассказам и повестям Чехова, мы найдем в них множество аналогичных примеров. Собственно музыкальное у Чехова нередко сливается с «музыкой» слов и природных звуков.

Чехов часто показывает, как воздействие музыки способно мгновенно формировать и изменять настроение человека. Иногда это воздействие прямолинейно (мрачные мысли, вызванные панихидным пением в рассказе «У предводительши», тихая музыка колокольных часов в «Перекати-поле» и т. д.). Но чаще всего это воздействие связано с поэтическими ассоциациями. Таковы «весенняя» образность вальса («Поцелуй»), безотчетное чувство счастья от звуков гармоники или песни («Скучная история»), поэзия воспоминаний, пробужденная колокольным звоном («Душечка»), мысли о музыке как одной из высших радостей жизни («Ариадна»).

В музыке непосредственно высказывается человеческая душа. Отсюда «необыкновенная музыка и страстность в интонации» обаятельной девушки Веры, полюбившей опустошенного жизненной прозой Огнева («Верочка»); отсюда глубоко трогающая жалобная музыка Ротшильда («Скрипка Ротшильда»). Отсюда же невыразимая, щемящая печаль свирельных наигрышей в рассказе «Свирель», который, кажется, воспринимается почти как произведение музыкальное...

Чудесно передает Чехов и музыку природы. Поэтичнейшая повесть «Степь» вместе с тем и всепроникающе музыкальна. Она полна «степной музыки» птиц, журчания ручьев, смутных ночных звуков, когда «треск, подсвистыванье, царапанье, степные басы, тенора и дисканты — все мешается в непрерывный, монотонный гул…»

В повести «Степь» дан замечательный образ эмоционального могущества человеческой песни. Эта песня — «тихая, тягучая и заунывная, похожая на плач и едва уловимая слухом, слышалась то справа, то слева, то сверху, то из-под земли, точно над степью носился неведомый дух и пел».

В сочинениях Чехова встречаются и эстетико-философские характе-

_________

¹ И. Эйгес. Музыка в жизни и творчестве Чехова. Музгиз, М., 1953, стр. 77.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание