Выпуск № 6 (175) | 1953 - страница 40

гейзера»? Какое искусство в сочетании голосов с оркестром, — они слышатся постоянно, несмотря на всю силу инструментовки... Увертюру из «Тангейзера», мы, сказать правду, слышали словно в первый раз, — так изменилась она под рукою гениального композитора, так развились в ней оттенки, незамечаемые при обыкновенном исполнении. — Как жаль, что для большей части слушателей, не слыхавших самой оперы, эта увертюра не имеет полного значения; в ней слиты главные черты оперы, гимн набожных пилигримов прерывается неистовыми, сладострастными восклицаниями таинственного жилища демонской, по средневековым понятиям, Венеры, эти два момента в опере связываются человеческим волнением самого Тангейзера, в котором борются эти два влияния, на чем и основан драматизм этого глубоко задуманного и прочувствованного творения».

В следующей (третьей) статье «Рихард Вагнер и его музыка»¹ Одоевский высказал интересные суждения о симфонической картине «Полет валькирий»: «Противники Вагнера отрицают всякое достоинство в его поезде Валькирий (cavalcade aèrienne) из Нибелунгов, называют эту пиесу трескотней самой прихотливой оркестровки. Не отстаивая музыкальных достоинств этой пиесы, нельзя однако же не сознаться, что она представляет великолепную музыкальную картину (un tableau musical). В этой вьюге звуков, без больших усилий воображения, представляется вся суматоха воздушного кортежа духов, как изображается он в немецких народных рассказах... Надобно иметь могучую силу поэтического воображения, чтобы вызвать звуками такое представление, и много знания, много навыка в музыкальной фактуре, чтобы перепутав звуки, как они перепутаны в cavalcade aèrienne, не впасть в какофонию или не сделать чувствительного промаха против обязательных правил искусства».

С большой похвалой отозвался Одоевский о дирижерском искусстве Вагнера, который, по выражению Одоевского, «решительно играет на оркестре; посредством нескольких условных знаков он, по произволу, иногда, может быть, по минутному вдохновению, производит все самые тонкие оттенки, какие может произвести играющий на одном инструменте, напр. фортепьянист. — Оркестр, повинуясь своему музыкальному инстинкту... невольно следит за разумно-художественным направлением гениального дирижера, и тогда исполнение всегда удается, ибо направление эстетически верно».

Вагнер писал, вспоминая о своих московских концертах: «Я чувствовал себя вознагражденным оказанным блестящим приемом и особенно громадным энтузиазмом, который проявил по отношению ко мне оркестр...»

В вагнеровской музыке Одоевский высоко оценил «оригинальную глубокую мелодию», «величие и силу поэтического вдохновения», великолепное мастерство.

Утверждая значение Вагнера как новатора в музыке, «смело раздвинувшего ее область, смело почавшего ее новые силы», Одоевский решительно восставал против навязывания его творчеству узких, догматических правил. «Музыку Вагнера нельзя поверять по известным школьным правилам, установленным для фактуры музыкальных сочинений, — писал он в упомянутой статье «Рихард Вагнер и его музыка». — Непогрешимость против этих правил не определяет еще достоинств сочинения и не характеризует таланта композитора. С учебниками гармонии и генерал-баса в руках можно отыскать ошибки в комбинациях музыкальных пропорций, какие-нибудь запрещенные октавы или квинты, непевучие интервалы или другие несообразности с элементарными правилами искусства, но нельзя сделать оценки поэтического содержания какой-нибудь пиесы, нельзя мерить этим масштабом великого помысла, глубины основной идеи, прелести мыслей, правды и красоты музыкальных образов. В вагнеровой музыке чистота формы и содержания безупречны, мысли глубоки, сгруппированы с строгою последовательностию; преобладающий элемент в ней поэзия».

В мелодической основе вагнеровского творчества Одоевский справедливо усматривал жизненность его музыки. «Гармонические сочетания никогда не произведут приятного впечатления, если в основу их не взята мелодическая тема, —

_________

¹ «Современная летопись», 1863, № 11, апрель, за подписью «Беспристрастный».

подчеркивал он в той же статье. — Правда, что в его операх нет мелодий в той форме, в которой мы привыкли их слышать, нет отдельных, замкнутых в себе музыкальных пиес оперной музыки... но за то у него все голоса оркестра поют его прекрасные, оригинальные мелодии, и мелодическая мысль господствует всегда посреди самой роскошной инструментовки».

В признании мелодического дара Вагнера Одоевский решительно расходился со многими русскими музыкантами, в частности с Ц. Кюи, упрекавшим Вагнера в «скудости тематического изобретения».

Надо заметить, однако, что, глубоко размышляя о вагнеровском творчестве, отдавая должное его таланту и мастерству, Одоевский вовсе не склонен был безоговорочно принять его. Одоевский отчетливо видел слабые стороны Вагнера — и как композитора, и особенно как теоретика-мыслителя. Мы знаем, что уже при первом знакомстве с творчеством Вагнера Одоевский проницательно отметил ошибочность его «системы» и серьезные промахи его музыкальной драматургии.

В критике ложных идей вагнеризма Одоевский исходил не из абстрактных или узко вкусовых доводов, а из жизненных научно эстетических положений, опираясь на творческую практику классиков, в первую очередь Глинки, и на богатейший опыт изучения русской народной музыки.

Оперное творчество Глинки было для Одоевского высшим достижением и совершеннейшим образцом. В операх Глинки, по глубокому убеждению Одоевского, гармонически сочетались все элементы, из которых слагается классическое оперное произведение. С этим высшим «глинкинским» критерием Одоевский подходил и к Вагнеру. К большому художнику, каким, несомненно, был для Одоевского автор «Тристана», он мог подойти лишь с «масштабами великого помысла». Ни дар мелодии, ни красоты гармонии, ни блестящее оркестровое мастерство — все, что так ценил Одоевский в творчестве Вагнера, — не могли заслонить от него глубоких противоречий стиля великого немецкого композитора.

Одоевский был и чутким другом, и строгим, взыскательным критиком творчества Вагнера...

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание