Письма читателей о музыке

Слово певца

На сцене Большого театра я спел двадцать четыре партии — пять из них в операх советских композиторов. Получается как будто не так уж плохо — статистики сказали бы: свыше двадцати процентов... Но, конечно, дело не в цифрах.

Дело в том огромном творческом удовлетворении, которое должна давать оперному певцу каждая новая роль. И если говорить о классическом репертуаре, то все спетое мною, начиная с маленькой партии Митюхи в «Борисе Годунове» и кончая Сусаниным, всегда доставляло мне великое наслаждение, вызывало желание без устали работать, искать и добиваться все более совершенного исполнения.

Было ли что-нибудь подобное при работе над оперными образами советских композиторов? Конечно, подобное было и должно быть впредь.

В опере «Тихий Дон» И. Дзержинского я пел партию старого царского генерала Листницкого, а в «Поднятой целине» того же автора — деревенского кулака Фрола Дамаскова. По общим отзывам и по моему собственному ощущению, эти роли мне удались. Почему? Да потому, что композитор нашел для этих персонажей точные музыкальные характеристики. И по тесситуре обе партии мне подходили, петь их было удобно.

В те годы, когда я разучивал партию Листницкого, семья моя жила в Кунцеве. Дорога до театра занимала сорок минут езды на автобусе. По дороге, чтобы не терять время, я про себя повторял слова и музыку роли и однажды громко запел, забыв, что я еще не на сцене, а всего-навсего... в кунцевском автобусе. Очень увлекла меня работа над этой небольшой партией: были в ней такие музыкальные находки, которые давали исполнителю возможность и пофантазировать, и поискать, а главное, давали возможность петь.

Тип кулака-мяроеда Фрола Дамаскова из «Поднятой целины» был мне хорошо знаком. В детстве у себя на родине, в деревне Кольцовке, мне пришлось видеть, как подобные живоглоты жестоко эксплуатировали бедняков. Я ненавидел Фрола. И музыка помогла мне раскрыть ненавистные черты изображаемого персонажа.

Но и Листницкий, и Фрол Дамасков — партии небольшие, и не они могли определить судьбу и продолжительность сценической жизни опер «Тихий Дон» и «Поднятая целина». Но вот в опере «Броненосец Потемкин» О. Чишко я пел центральную партию — матроса Вакуленчука — и должен сказать, что поныне вспоминаю о ней с большим удовольствием.

Образ Вакуленчука, героя, борца за свободу народную, мне внутренне близок; партия Вакулинчука правдива, эмоционально выразительна. Его песню «Эх ты, воля» я и теперь нередко исполняю в концертах, и она пользуется неизменным успехом. Да и вообще в музыке этой оперы было много интересного, волнующего, и мне непонятно, почему она не идет в наших театрах. В опере, конечно, есть недостатки. Но, думается, совместными усилиями композитора и театра их можно было бы устранить. Кто как не мы, оперные артисты, мог бы подсказать автору, как углубить характеристики, как сделать выразительнее образы?

Конечно, очень приятно ставить и исполнять Чайковского, и что говорить — мы были бы счастливы, если бы наступил такой поистине прекрасный день, когда бы нам в театр принесли новую советскую оперу, не уступающую «Онегину» или «Мазепе»... Но пока этого нет, неужто не наш святой долг — не открещиваться от новых опер, не чураться их, а коль

скоро есть в них хотя бы ценное зерно, любовно растить его, пока не созреет прекрасный плод?

В настоящее время в Ленинграде, в Свердловске, у нас в Москве, в театре имени К. Станиславского и В. Немировича-Данченко, поставлено несколько советских опер. А вот я, имеющий честь и счастье петь в лучшем музыкальном театре мира, могу только с горечью сказать, что в нашем репертуаре советских опер давно не значится.

Мы, артисты Большого театра, полны сил и желания участвовать в советской опере. Но пока что никаких предложений от дирекции не слышно. А ведь руководство Большого театра может играть куда более активную и, главное, положительную роль в создании советской оперы. И мне хочется подчеркнуть, что наш театр (Большой ведь!) несет прямую ответственность за то недопустимое положение, которое сложилось у нас нынче на «оперном фронте».

Не буду в сотый раз повторять о том, какую оперу хотелось бы услышать, в какой опере хотелось бы петь и играть. Об этом уже очень много говорилось. Но доколе же мы будем ждать? Будто у нас сюжетов не хватает! Посмотрите хоть на ту же историю Великой Отечественной войны: ведь там сотни Сусаниных!

Я помню, как в годы Великой Отечественной войны, когда театр наш был в Куйбышеве, довелось мне в одном концерте спеть две арии — Ивана Сусанина М. Глинки и Матвея Кузьмина советского композитора Е. Петунина. Если бы вы слышали, как аудитория приняла эти арии! Конечно, не сравниваю музыку Петунина с глинкинской. Петунин и не претендовал дотянуться до Глинки; он просто и искренне написал о том, что его потрясло в образе Матвея Кузьмина, простого советского старика-колхозника, который вызвался «проводить» гитлеровцев и завел их «туда, куда и серый волк не забегал»... Фашисты расстреляли патриота, русского героя-колхозника, но и сами погибли в густом, непроходимом лесу. Ария заканчивается словами: «Погиб он так, как Сусанин когда-то...»

Я помню, какое это вызвало волнение в зале. И смею утверждать: вот замечательный сюжет для советской оперы. А сколько еще таких волнующих тем можно предложить нашим композиторам!

Тем-то и сюжетов много, а опер почти нет. В чем же дело? Сознаюсь, иногда, в минуту горьких размышлений и тщетных мечтаний о хорошей советской опере, думаешь: ведь некоторые наши русские классики работали в условиях тяжелой нужды и лишений, а создавали замечательные произведения. Так неужто, когда само государство, вся страна поставили советских композиторов в условия идеальные, они не должны творить оперы великие и прекрасные?! И конечно, при такой заботе всей страны композиторы могут сделать куда больше, чем они сделали до сих пор...

Не хочу скрывать эти горькие мысли от вас, товарищи композиторы. Не хочу потому, что твердо верю: настанет день, и такие композиторы, как Шостакович и другие, принесут нам нового «Сусанина»... Принесут!

В заключение хочется мне сказать о нашей песне. Здесь дело идет намного лучше, веселее. Жаль только, что хороших песен все же маловато.

Мне много приходилось ездить и выступать в концертах перед самыми разными людьми, и везде песня встречается с восторгом, с радостью.

Лучшие песни советских композиторов пользуются большой любовью народа, живут долгой творческой жизнью — и не только в нашей стране, а и далеко-далеко от нее. В дни моего недавнего пребывания в Китае, например, я обратил внимание на то, что повсеместно исполняются «Кантата о Сталине» Александрова, песня Мурадели «Москва — Пекин» и множество других песенных произведений. В песнях о Сталине М. Блантера, А. Новикова, А. Хачатуряна и других искренне, горячо воссоздан любимый всеми нами образ великого вождя. Или вот песня Н. Речменского «Тост за Москву», написанная к 800-летию Москвы. Я пою ее по сей день, пою с неизменным успехом; не случайно эта песня была так хорошо принята на открытии месячника советско-китайской дружбы 7 ноября 1952 года. Хорошо принимаются и песни о нашей чудесной природе, песни лирические, шуточные, веселые... Так пусть же будет их больше, пусть будут они лучше и разнообразнее!

М. Михайлов

Народный артист СССР, лауреат Сталинской премии

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Письма читателей о музыке

Слово певца

М. Михайлов

Содержание