Выпуск № 3 (172) | 1953 - страница 38

«un peu diffus ¹, но есть хорошие вещи» — другого я ему не показывал, ни баллады, ни молитвы, ни нового комического квартета. «Один и тот же хороший, но немножко односторонний сюжет не заставит вас выучиться всему вдруг, что нужно для оперного дела, — а когда будете уметь делать отдельные нумера в разном стиле, сделать одну вещь целую вам уже нисколько не будет трудно».

Сблизившись с Глинкой, я больше и больше в него верую. Все превосходные стороны его огромного таланта высказались мне недавно особенно ярко в представлении «Ивана Сусанина» (8 мая, на Александринском). Роль Антониды исполнила московская певица Семенова (которая во время оно поочередно со Степановой пела Людмилу). Роль Вани — некто Леонова (не настоящий contralto, но не без приятности); шло все как нельзя лучше. Глинка сам был в театре, и оркестр Большого театра, предваренный мною об его присутствии, старался на славу (даже английский рожок был припасен вместо обычного гобоя). Я слушал очень строго, как будто не знаю ни Глинки, ни его оперы, и нашел столько бесподобных красот в этой музыке, что просто таял. Помнишь, мы еще вместе с тобой восхищались фугой à la Händel в интродукции — но сколько во всей опере бесподобных красот! И если смотреть на «Ивана Сусанина», как на особый род оперы — немножко ораторный (отчасти как Фиделио), то и драматизма — бездна. А какой оркестр! Ты ведь знаешь, до какой степени мы иначе теперь все слушаем, чем прежде, — уши стали совсем другие [...].

Был у меня недавно Люфт (гобоист), старый наш знакомый, — интересовался моими работами — я ему показал почти все. Он хвалил меня до крайности (главное, потому, что никак не ожидал, чтобы я дошел до такой степени, — он знал и помнит только мои самые первые попытки — 10 лет назад!!), но что меня очень порадовало — это именно верность моего инстинкта насчет оркестра. Я, разумеется, спросил у Люфта обо всех фразах, которые я там и сям хочу поручить гобою (и поручил уже кое-что в партитуре), — и что ж — я нигде не ошибся насчет эффекта — везде все сыграть ловко, удобно и звуки самые отчетливые для гобоя.

Если так будет и с другими инструментами (а почему же не будет? — ведь я гобой не особенно же от других изучал), то отдельное употребление инструмента уже за мной, только за массу в forte и в piano еще нельзя отвечать заранее. Но тут — расчет и некоторые чудесные замечания Глинки, который мне и твоему брату Дмитрию прочел кое-что вроде лекции об инструментовке. (Все это, конечно, записано у меня в голове, да и на бумаге, для других.) Когда дело дошло до этих материй — ты знаешь, я буду говорить до скончания века — это ведь мой опасный кран (по выражению Табаровского) — отлагаю до другого письма многое — между прочим о М. П. ², о Плесси, о моих житейских планах, о времяпрепровождении и т. д. Глинка едет 23-го мая. Ты видишь, как недолго нам быть с ним. Когда ты будешь читать эти строчки, он уж будет в Варшаве, если не за границей. Как мне больно, что он едет! Сейчас иду к нему снимать с него портрет. Это большая милость с его стороны.

_________

¹ Несколько растянутым.

² М. П. Анастасьева — друг Серова.

10
(30 июня 1852 года)

...Давно собираюсь я писать тебе, но поджидал еще одного твоего письмеца, так как после полугодовой паузы я не мог довольствоваться небольшим твоим письмом, которым возобновилась переписка между нами [...].

Не могу не пожаловаться тебе на «кислоту» всей моей нынешней жизни — особенно для меня чувствительную после отъезда Глинки. Его пребывание в Петербурге, вся возня с ним была для меня очень отрадным оазисом в этой ровной, ровной, беспечальной, но и безрадостной жизни, которая, как две капли воды, похожа на степную часть Крыма (от Перекопа до Симферополя) [...].

Если б не было этого противного антракта в нашей переписке, я давно уже много бы написал тебе о Глинке и наших у него вечерах, о беседах с ним, столько для меня полезных, особенно в отношении опер Керубини (я теперь изучаю уже третью — Фаниску, после Медеи

и Лодоиски) и в отношении бесподобных замечаний Глинки об оркестре и оркестровке (ты, впрочем, узнаешь все это из записанных мною лекций), — писал бы я тебе в свое время о Львовских концертах, о нашем, т. е. Глинкинском, концерте с новой «испанской увертюрой» и с «Камаринской» и т. д., и т. д. Теперь — впечатления уже не так свежи и приобщены уже к общему запасу.

11
(16 сентября 1852 года)

...Недели две назад рано поутру мне принесли письмо из-за границы, но не от тебя — от М. И. Глинки из Парижа. Очень мило с его стороны, что он вздумал ко мне написать, и довольно много. Я хорошо помню его неохоту к корреспонденции и, конечно, очень ценю внимание его, что он ко мне написал прежде, чем я к нему. Разумеется, что я не замедлил ответом. Он живет в Париже (Rue Rossini!) и останется там всю зиму. Пишет, что принимается за симфонию. Это будет — «Тарас Бульба», он несколько раз играл мне оттуда основные мысли. Будет славно, можно поручиться наперед, и будет, как всегда у него, оригинально в высшей степени, потому что он идет своим особенным путем. В «Иване Сусанине», конечно, есть много сходства с направлением Керубини, даже в фактуре отдельных частей, но есть и огромная разница, а перевес национального элемента изменяет все.

Ты, если даже ненадолго поедешь в Париж, конечно, отыщешь его [...]. Очень я желал бы, чтоб он узнал тебя покороче, как, например, он теперь знает, кажется, насквозь Дмитрия и меня.

12
(21 мая 1853 года)

...Скоро примусь за новый ряд статей, для которых материалов припасено в голове много и еще нет названия. Предмет будет — опера в наше время и идеал оперы вообще; тема, кажется, богатая, потому что туда войдет и прагматическая история оперы (затронутая только по случаю Спонтини), и разбор новейших (в том числе и Вагнера и Глинки, может быть).

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

10(30 июня 1852 года)

11(16 сентября 1852 года)

12(21 мая 1853 года)

Содержание

10
(30 июня 1852 года)

11
(16 сентября 1852 года)

12
(21 мая 1853 года)