Новая симфония С. Прокофьева

Дм. Кабалевский

Новая, Седьмая симфония Сергея Прокофьева — одно из самых совершенных его произведений. Она напоена поэзией юности и привлекает удивительной чистотой лирики.

Когда-то в одном из опубликованных в печати фрагментов автобиографии Прокофьев с грустью, но не без тонкого юмора заметил: «В лирике мне в течение долгого времени отказывали вовсе, и, непоощренная, она развивалась медленно».

В самом деле, многие годы в музыке Прокофьева чаще всего выделяли, с одной стороны, его неугомонную буйность, его «скифство», с другой — его склонность к колючему гротеску, к едкому сарказму. Эти черты, действительно свойственные многим, особенно ранним, сочинениям Прокофьева, заслоняли собой лирическую струю, обозначившуюся в его творчестве еще с юных лет. Нельзя не винить в этом и самого Прокофьева: он словно боялся дать широкий простор задушевной лирике, составлявшей, быть может, самое ценное в его творчестве.

И тем не менее многие лирические эпизоды его ранних сочинений доныне не утратили своей свежести, привлекательности. Напомню хотя бы прелюдию и гавот из одиннадцатого опуса, задушевные, чисто русские «Сказки старой бабушки», глубоко содержательные медленные части Второй и Четвертой фортепианных сонат. О силе лирического дарования Прокофьева говорили и многие отдельные страницы даже наиболее «буйных» его сочинений — тема вступления в Третьем фортепианном концерте, побочная тема Третьей фортепианной сонаты, темы вариаций во Втором и особенно Третьем концерте и т. д. Эти эпизоды, согретые теплотой человеческого чувства, связанные с русской народной песенностью, противостояли прокофьевской «саркастичности», свидетельствуя о глубине его выдающегося таланта.

К сожалению, эта здоровая лирическая струя почти совсем заглохла в средний период деятельности Прокофьева, когда его творческое воображение, полностью подчинившееся догмам формализма, рождало бесплотные, лишенные живого человеческого дыхания «лирические» образы, вроде Красавицы или Невесты в балетах «Блудный сын» и «На Днепре». Эти произведения были сочинены Прокофьевым на рубеже тридцатых годов для постановок русского балета в Париже.

Формализм — злейший враг всего живого, человечного в искусстве, и потому сфера подлинной лирики остается наглухо закрытой для художников, вставших на формалистические позиции. Большинство прокофьевских произведений среднего периода (служит тому ярким подтверждением.

Но вот Прокофьев возвращается на Родину, начинает прислушиваться к биению пульса жизни своего народа, проникается идеями и чувствами нашего времени, и его творчество получает новые, живительные стимулы для своего развития. Постепенно вновь расцветает в его музыке и лирическая струя. Начиная с середины тридцатых годов, Прокофьев создает галерею лирических образов, проникнутых глубокой человечностью, правдивостью чистого и высокого чувства. Вспомним образ девушки в кантате «Александр Невский», образы Джульетты и Золушки, образ Наташи Ростовой. Сюда же примыкают и широко развитые

С. Прокофьев

лирические эпизоды из «Здравицы» и других лучших прокофьевских произведений тех лет.

Но путь развития Прокофьева был далеко не ровен и не прост. В послевоенные годы он вновь попадает под сильное влияние формализма и вновь сворачивает с реалистического пути, казалось бы, так ясно намеченного в его наиболее значительных произведениях предвоенного периода. И опять это губительно сказывается на творчестве композитора: его музыка утрачивает жизненность, человечность, правдивость мелодической выразительности.

Суровая и справедливая критика общественности помогает Прокофьеву преодолеть свои заблуждения и осознать, что только на реалистическом пути с наибольшей полнотой могут раскрыться его творческие силы. Прокофьев создает значительное по идейному замыслу и отмеченное большими художественными достоинствами произведение — ораторию «На страже мира», удостоенную Сталинской премии. В музыке оратории я не могу не выделить один из самых глубоких образов, когда-либо созданных Прокофьевым. Это вдохновенный образ советской женщины-матери, воплощенный в лирической колыбельной пеоне.

И вот сейчас, слоено оправдывая давно сказанные им слова: «...в дальнейшем я обращал на «ее (т. е. на лирику — Дм. К.) все больше и больше внимания», Прокофьев выступает с новой, Седьмой симфонией, в которой с такой силой, как никогда раньше, проявились лучшие черты его замечательного мелодического дара.

Задуманная как музыкальное повествование о советской молодежи, симфония эта в известной мере продолжает линию, намеченную Прокофьевым (в его увлекательных сочинениях для детей и о детях «Петя и волк» и «Зимний костер». Однако, если в этих двух сочинениях Прокофьев обращался к миру младших ребят, пионеров, то героем Седьмой симфонии является уже молодежь с созревшими мыслями и чувствами, молодежь с богатым внутренним миром. Пожалуй, содержание этого сочинения даже шире: не только о молодежи, но вообще о молодости, о молодости духа, которая так характерна для советских людей, даже тех, кто простился с юношеским возрастом...

Симфония написана в четырех частях, но она сравнительно невелика по масштабам. Драматургия ее несложна, но убедительна. Она определяется соотношением двух различных по характеру сфер музыкальной образности. Первая из них ярко воплощена в побочной теме первой части, вновь возникающей в коде финала симфонии. Это активное устремление вперед, к свету, это действенная мечта, убежденность в нерушимости прекрасных жизненных идеалов.

Эта тема, равно как и некоторые другие, близкие ей по характеру, определяет оптимистическое звучание всей симфонии. Она правдиво выражает характерный для нашей молодежи ясный, мужественный и в то же время романтический взгляд на жизнь. Музыкальные образы этого типа дополняются в симфонии образами иного характера — мягкой задумчивостью и шуткой, звучащей молодо,

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Новая симфония С. Прокофьева

Дм. Кабалевский

С. Прокофьев

Содержание