Выпуск № 9 (166) | 1952 - страница 13

жет ничего». Однако не в этом суть, хотя совершенно очевидно, что песня не самостоятельна.

Читаем дальше:

Я о нем спросила Таню,
Таня бровью повела
И сказала: «Этот парень
Не из нашего села».

Я шагаю, он шагает,
Я гляжу, и он глядит,
Со вниманием вздыхает,
Ничего не говорит.

Парень ходит, как убитый,
Смотрит в речку он с моста...
Я сказала: «Приходи ты
К нам — калитка отперта». —

«Этой ночыо?.. Значит, можно?
За вопрос меня прости. —
И вдруг вымолвил тревожно:—
А собака на цепи?»

Парень бродит среди ночи,
Сердце прыгает в груди.
Парень крикнул что есть мочи:
«Эй, Наташа, выходи!»

А Наташ в деревне нашей
Девятнадцать, знаю я.
Прибежали все Наташи,
За Наташами — мужья.

Все галдят, руками машут, —
Разберись-ка в темноте.
«Кто Наташа?» — «Все Наташи!»
Все Наташи, да не те!

Подошел ко мне мой милый
И к груди меня прижал,
Быть женою попросил он
И при всех поцеловал.

Что можно сказать об этой песне? Думаю, что только одно: песня получилась не шуточная, а глупая. Шутка лишь тогда бывает хороша, когда она не высосана из пальца, а построена на жизненной основе. А здесь многие ситуации не имеют никакой жизненной подоплеки. Они не в жизни подмечены, а придуманы — например, случай с девятнадцатью Наташами и их мужьями. И получилось так, что шутка написана о несуществующих вещах, о том, чего в жизни не было и не могло быть, поэтому она и выглядит такой плоской, неинтересной.

Вот другая шуточная песня — «Гаданье»:

Как-то летом шли девчата
Средь муравистых лугов
И решили — будь что будет —
Загадать на женихов.

Порешили, сели кругом,
Стали песню запевать,
И одна из них подругам
Предложила загадать:

Если вдруг закружит птица
над лесочками —
Суждено тогда девицам
быть за летчиками.
Если трактор ты заслышишь,
сердце дрогнет и замрет —
Знай: танкист письмо напишет,
сватов в дом к тебе пришлет.
Если зыбью бирюзовой
заколышется река —
На крылечке на тесовом
поджидай ты моряка.

Солнце близится к закату,
Как назло, нет ветерка.
Запропал куда-то трактор,
Как стекло, тиха река.

Пригорюнились девчата,
Перестали песню петь, —
Знать, не ждать им к дому сватов,
Видно, в девках век сидеть.

Вдруг взлетает в небо птица
над лесочками —
Значит, суждено девицам
быть за летчиками.
Но не видно самолетов,
неужель примета врет?
С песней по полю пехота
прямо к девушкам идет.
Молодцы идут ребята,
на подбор — за рядом ряд.
И смущенные девчата
узнают своих ребят.

С той поры у них забота —
Ждать любимых женихов.
Ой, нейдет ли где пехота
Средь муравистых лугов?

Мне кажется, что и здесь шуточная песня не вышла. А не вышла, во-первых, потому, что написана она крайне неуклюжими, несобранными, нечеткими, а порой и малограмотными стихами, и, во-вторых, опять-таки потому, что ситуацию автор взял не из жизни, а высосал ее из пальца. Такое «гаданье», как в этой песне, нельзя принять даже условно. Слишком оно наигранно, грубо и примитивно. Такие вещи надо делать тоньше, с гораздо большим чувством меры и такта.

Эта же песня, кстати, говорит и о том, как неумело некоторые песенники обращаются с фольклором. Фольклор сейчас стараются использовать почти все. Это, видите ли, теперь «модно» — народный язык, традиционные народные песенные образы. Но товарищи при этом забывают, что фольклор нельзя использовать механически, чисто внешне. Он хорош бывает тогда, когда врастает в произведение органически, когда он не «притянут за волосы», а когда привлечение его диктуется самим замыслом произведения. Примеры

умелого, умного, творческого использования фольклора можно в изобилии найти в поэзии Некрасова, а из современных поэтов — у Твардовского, Суркова и других. Но если человек лишь механически вставляет в свои произведения, скажем, такие традиционно песенные слова, как «воля-волюшка», «сила-силушка», «добрый молодец» и т. п., то произведения отнюдь не становятся от этого «народными». Они оказываются написанными не народным языком, а языком, имитирующим народный, то есть лженародным языком.

В песне «Гаданье» взят старинный народный сюжет и совершенно механически приспособлен к нашей современности. И мы видим, что из этого ничего не вышло. А в языке получилась своеобразная смесь «французского с нижегородским».

Если зыбью бирюзовой
заколышется река —
На крылечке на тесовом
поджидай ты моряка.

«Бирюзовая зыбь» и «на крылечке на тесовом» — это из совершенно разных словарей, и вряд ли эти выражения можно поставить рядом. Тем более их нельзя вложить в уста деревенской девушки.

6

Хочу указать еще на один весьма существенный пробел в работе песенников. Военных песен у нас существует довольно много, и среди них — не в пример тем, которые я приводил, — есть немало хороших.

Но что же сказать о песнях, посвященных жизни советского тыла? К нашему стыду, приходится признать, что таких песен или нет совершенно, или их мизерно мало.

Героический советский тыл, так же как и фронт, достоин того, чтобы о нем были сложены лучшие наши песни. И чем скорее мы возьмемся за эту работу, тем будет лучше. (Применительно к нашему теперешнему времени — 1951 году — было бы необходимо сказать, что у нас все еще мало хороших песен, посвященных борьбе за мир, песен о труде, о людях труда, как в городе, так и в деревне, песен о великих стройках коммунизма и, наконец, песен о Советской Армии, стоящей на страже мира и безопасности нашей социалистической Родины).

7

Мне остается сказать несколько слов о том, какой же должна быть наша песня.

Я, понятно, не собираюсь давать какие-либо универсальные рецепты на этот счет, ибо это и невозможно и ненужно, и скажу лишь, как это представляется мне самому.

По содержанию, по жанрам наши песни должны отражать всю сложную и многообразную жизнь нашей страны, жизнь наших советских людей — их борьбу, их труд, богатство их души, неисчерпаемую творческую энергию. Они должны затрагивать все стороны советской действительности и в этом смысле быть очень разнообразными.

Однако, как я уже говорил, всякое, даже самое богатое и красочное содержание беднеет и бледнеет, если поэт не позаботился о форме своей песни, если он написал ее кое-как, первыми попавшимися словами. Значит, нужно позаботиться о том, чтобы песни писались на высоком художественном уровне, как и хорошие стихи. Всякая песня — я опять-таки имею в виду ее слова — должна иметь самостоятельное художественное значение, такое же, какого мы требуем от всякого хорошего стихотворения. Надо, чтобы ее было не только приятно петь, если написана музыка, но и приятно просто прочесть, если музыки нет.

Я стою, далее, на том, что в основном наша песня должна быть сюжетной. Пусть сюжет будет самым простым, самым незамысловатым, но он должен быть. Все или почти все народные песни имеют свой сюжет, в них всегда о чем-нибудь рассказывается, в них всегда заключено конкретное содержание, а не общие слова и рассуждения.

Песня, написанная общими словами, так сказать обо всем вообще и ни о чем в частности, малоинтересна. И запоминается-то она очень трудно вследствие расплывчатости и неопределенности содержания.

Могут, конечно, существовать песни и не сюжетные. Но в этом случае надо добиваться того, чтобы текст имел внутреннюю цельность, чтобы он заключал в себе некую «поэтическую находку», всегда новую в каждом отдельном случае, чтобы он не рассыпался на отдельные, не свя-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

6

7

Содержание