Векшина — вымысел писателя. Но почему же Векшин есть и у Вадецкого (стр. 27 и далее), и у Новикова (стр. 54 и далее)? Только у Вадецкого он зовется Корнеем, а у Новикова — Егором.

Даже такая деталь, как надпись в Новоспасской беседке, полностью совпадает в обоих романах. Глинкиана ничего не говорит об этой надписи, а оба писателя приводят ее одинаково: «Здесь семейно провождали время в тишине и уединении» (Вадецкий — на стр. 40, Новиков — на стр. 102). Странным образом совпадают диалоги, которые ведет ребенок Глинка со своей сестренкой («Ты чия, нянина?» и т. д. у Вадецкого, стр. 18, «Ты чей?» и т. д. у Новикова, стр. 35). Поскольку никто, судя по документам, этих детских диалогов в жизни не подслушал, они только чудом могли возникнуть у обоих писателей. Но чем дальше мы перелистываем страницы, тем больше умножаются чудеса. Если бы оба романиста процитировали одно и то же подлинное письмо Глинки или к Глинке, никто не стал бы особенно удивляться. Однако, если оба романиста приводят одинаковые вымышленные письма, это уже становится загадочным. На стр. 110 и 111 в романе Б. Вадецкого приведены два отрывка из письма, которое якобы пишет Глинка с Кавказа: «Неоцененные родители! Вместе с попутчиками, которых батюшке было угодно для меня избрать...» и т. д. В книге А. Новикова (стр. 483) приведены слово в слово эти же отрывки из письма Глинки. Между тем Глинка на самом деле такого письма не писал. Оно вымышлено... обоими романистами! Почти то же самое получилось с другим письмом — от дядюшки Ивана Андреевича к Глинке: Новиков на стр. 529 приводит отрывок из этого вымышленного письма, а Вадецкий на стр. 133 цитирует первые фразы того же отрывка.

Все названные подробности (и очень многие другие) Б. Вадецкий непосредственно заимствовал у Новикова. Не владея материалом и не потрудившись изучить документы, Вадецкий принял вымышленные Новиковым факты за подлинные и перенес их в свою книгу. Роман Алексея Новикова вышел значительно раньше: он подписан к печати в июле 1949 года, тогда как роман Вадецкого подписан лишь 29 декабря 1950 года.

Думается, что после всего сказанного бесполезно задаваться вопросом о том, создал ли Вадецкий в своем романе образ художника. Об этом не может быть и речи. Речь должна идти о другом: стыдно посвящать великому русскому композитору столь недобросовестную и невежественную книгу!

Роман Алексея Новикова «Рождение музыканта» стоит на совершенно другом уровне, нежели все предыдущие. Как бы ни оценивать его подробности и как бы ни спорить с автором, необходимо прежде всего сказать: перед нами художественное произведение со своей сложной системой образов, возникшее на основе глубокого и всестороннего изучения материала. По ходу повествования мы узнаем и знакомые документы, и сложившийся под их влиянием вымысел, но это не рвет живой ткани беллетристического произведения и не нарушает впечатления. Роман Новикова — обширная творческая работа, по всей вероятности, очень длительная.

Весь большой том (около тридцати листов) посвящен только юному Глинке. Он заканчивается главой о восстании декабристов. Рождение музыканта мыслится как созревание художника. Но как бы ни была интересна поставленная А. Новиковым задача, читателем овладевает нетерпение: где же зрелый Глинка, творец «Ивана Сусанина» н «Руслана»? Темп повествования в книге А. Новикова, с нашей точки зрения, слишком замедлен. Нам известно, впрочем, что автор работает над продолжением книги, над новым романом о Глинке. Но и там при всей широте масштабов события развертываются очень медлительно: пятилетний творческий период (1825–1830) раскрывается на протяжении семнадцати печатных листов!

Большим достоинством романа «Рождение музыканта» являются широкое историческое обоснование его идеи, хорошо показанная историческая обстановка. Не стесняя себя узко биографическими рамками, автор свободно, увлекательно, сюжетно, в ярких образах рассказывает об Отечественной войне 1812 года. Достаточно широко показано в романе и петербургское окружение юного Глинки. Детство Глинки подано лучше и колоритнее, нежели его юность. Гораздо ярче сказано об участии народа в войне, нежели о социальных противоречиях крепостной России. Но при всех этих неровностях романа А. Новикова его историческую основу нельзя и сравнивать с тем, о чем нам пришлось судить до сих пор.

Чрезвычайно обстоятельно, даже, быть может, с излишней «вязкостью» стремится автор раскрыть в романе все музыкальные истоки, важные для формирования художника. Здесь А. Новиков порой упорнее и настойчивее «врезывается» в материал, нежели это делали наши музыковеды. Народная песня, ранние впечатления Глинки от оркестра, первые его музыкальные занятия, музыкальная жизнь Петербурга и т. д., и т. п. — все это Новиков не опускает, но, напротив, всемерно выделяет, развивает, обыгрывает. И надо сказать, что почти всегда здесь видно свободное владение материалом, хотя мы иной раз и не можем согласиться с автором в его образном толковании тех или других музыкальных впечатлений юного Глинки.

Своеобразным лейтмотивом романа становится отношение Глинки к русской народной песне — раздумья над ее характером, строем и складом. В идее это верно. Но с чрезмерной, даже утомительной настойчивостью автор проводит мысль о мучительном противоречии между миром русской песни и всем, что слышит Глинка в современной ему русской музыке, всем, что звучит на фортепиано, в оркестре, в творчестве композиторов. Мы встречаемся с этой мыслью в различных ее выражениях на стр. 40 и 41, 51, 57, 60, 125, 132, 134–137, 139, 144 и т. д. Первый намек на нее дан таким образом: «...Мишель подошел тогда к фортепиано, поднял крышку, тронул одну косточку, потом другую. Что ж это такое? Ни на что не похоже: ни на Авдотьин голос, ни на колокольный звон. Звуки прыгали под пальцами, как блохи: вверх, вниз, туда, сюда — никуда. Еще раз постучал и отошел в полном недоумении. Да что ж это такое?» (стр. 40). К этой же мысли возвращается уже не ребенок, а отрок Глинка: «В Новоспасском Мишель за песню заступался, а про то, что в столицах ей еще больше досталось, про то он не знал. В столице приставили к пес-

не ученых гувернеров, гувернеры к песне приступились: “Изволь, песня, по тактам ходить!” А она, бестактная, не хочет. У нее своя мера — воздушный стих. Тужились, тужились ученые наставники, укладывали песню в такты — не уложилась. Она все на слово оглядывается, на него счет держит. Стали обучать песню заморским приятностям: “Изволь-ка в гармонию приодеться! Вот тебе гармония лучшего покроя!” А песня опять отмахнулась: “Не хочу, она мне чужая! Коли смыслите, разоденьте меня в мои подголоски-голоса”. А премудрые наставники того не слышат, между собой совет держат да в ученые книги сквозь очки смотрят. Что с ней, строптивой, делать? Придется тебя, песня, силком умуразуму учить! И в такты ее уложили, и в гармонию по всем правилам разодели. “Теперь будет очень хорошо, sehr gut!” Только одного наставники-гувернеры не заметили, в ученых хлопотах самую малость упустили: ее, песню. Усмехнулась песня и опять в народ ушла, жить с народом по дедовой памяти. “Чудят господа! А на то они и господа...”» (стр. 145).

Правильно ли это по идее? И да, и нет — вернее, здесь не вся правда, это, с нашей точки зрения, очень одностороннее толкование важной темы. Верно, что Глинка искал и нашел новое развитие песенного начала в своем творчестве, возвысил народный напев до трагедии, как говорил Одоевский, и оплодотворил этим все свое искусство. Но неверно, что до Глинки это никак, никем и нигде не было подготовлено, что «музыка» якобы только противостояла «песне». К чему же были тогда творческие усилия Матинского, Фомина, Хандошкина?

Можно спорить и с целым рядом частностей в романе Новикова, но основное наше разногласие ограничивается затронутым кругом вопросов. Заметим, кстати, что здесь именно можно спорить, а это значит, что роман выдвигает важные и большие темы, будит мысль, поднимается до постановки творческих проблем. По самому своему замыслу роман «Рождение музыканта» не может дать образ Глинки — зрелого художника. Но этот образ уже начинает вырисовываться в первой книге, обретая большую четкость и значительность в новом романе Новикова, где показана очень широко та общественная обстановка, в которой созревали идеи «Ивана Сусанина», где выведены Пушкин, Грибоедов, Одоевский и другие друзья молодого Глинки, переданы их интересные, содержательные беседы. Нет сомнения в том, что путь, по которому пошел Алексей Новиков, имеет принципиальное значение. Соединение свободного творческого вымысла с опорой на глубокое изучение материалов, стремление вдохнуть жизнь во все типичные образы, которые были или могли быть вокруг Глинки, стремление продвигаться вперед в решении вопросов, встающих перед советским музыкознанием, — это нужные, ценные, привлекательные свойства романа «Рождение музыканта». Только подлинно творческий труд может привести советских писателей к созданию образа художника. Никакая компиляция, никакое подчинение материалу, никакое мелкое, «бытовое» понимание темы здесь нетерпимы. Жизнь и творчество любого русского композитора-классика — высокая и вдохновляющая тема для лучших произведений советской литературы.

Т. Ливанова

Книги о музыке для школьников

Советские школьники весьма любознательны, их интересы многогранны. В школе, в домах пионера они принимают участие в работе мичуринских кружков и в хоровых ансамблях, сооружают авиамодели и занимаются хореографией. Они много читают, все более расширяя свой кругозор. Школьники проявляют большой интерес и к музыке. Однако полноценных книг о музыке и музыкантах для детей школьного возраста почти не существует. Вышедшие в 30-х годах брошюры Н. Каринцева изобиловали фактическими ошибками и были написаны приторным, нарочито приспособленным к «детскому пониманию» языком. Предназначенные для детей работы Т. Поповой, Ц. Рацкой, Ф. Айзенгардт и Н. Владыкиной также не стали теми книгами, которые научили бы школьников любить и понимать музыку. Вот почему вызывает особый интерес новая серия «Школьная библиотека», выпуск которой начат в 1951 году Музгизом.

Пока из печати вышли три брошюры: «Первая книжка о музыке» В. Васиной-Гроссман, «Шопен» Л. Синявера и «Доктор Айболит» (путеводитель по балету И. Морозова) Л. Поляковой. В первой из них автор вводит юного читателя в мир музыкального искусства, в популярной форме рассказывая об элементах музыкальной речи, о музыкальных инструментах, о различных формах и жанрах музыки. Все эти сведения облечены в доступную художественную форму без особых скидок на возраст читателя. Вторая брошюра посвящена жизни и творчеству гениального польского композитора Ф. Шопена, а третья является попыткой создать путеводитель по детскому музыкальному произведению. Таким образом, мы видим перед собой популярную книгу о музыкальном искусстве, монографию и путеводитель. Писать для детей о музыке нелегко. Велик соблазн либо заговорить умильно-сюсюкающим языком, либо, напротив, впасть в поучительно менторский тон. И то и другое совершенно недопустимо, непедагогично.

С другой стороны, в книгах, предназначенных для наших школьников, авторы не имеют права ограничиваться только повествованием о жизни композитора или пересказом содержания,

__________

В. ВАСИНА-ГРОССМАН. Первая книжка о музыке. Л. СИНЯВЕР. Шопен. Л. ПОЛЯКОВА. Доктор Айболит. Путеводитель по балету И. Морозова. Музгиз, М. — Л., 1951.