мен,— писал С. Кругликов. — Выла певица, симпатичная артистка, красивый голос, красивая внешность, красивые костюмы, изящная фразировка, ясная, умная дикция... но Кармен не получилась. Зритель не увлечен. Его не обожгло. Он не понял ни Хозе, ни Эскамильо, ни Цуниги...» Однако, если образ в целом оказался спорным и даже, быть может, неудачным, то в трактовке Цветковой во всяком случае было много своеобразных и интересных штрихов, а главное, был смелый вызов укоренившемуся шаблону «ультратемпераментного» толкования роли. Как вспоминает Н. Г. Райский, партнер артистки по спектаклю (исполнитель роли Хозе), ее игра была проникнута глубокой человечностью. В этой весьма сдержанной и загадочной Кармен чувствовались большое внутреннее обаяние, магическая властная сила...

Вершиной сценического творчества Цветковой была роль Иоанны в «Орлеанской деве» Чайковского. Даже такой весьма скептически настроенный критик, каким был Ц. Кюи, высоко оценил исполнение артистки (в статье по поводу гастрольной постановки оперы в Петербурге). «Цветкова создала поэтический образ Иоанны, — писал он, — благодаря своему свежему голосу, глубокому внутреннему чувству, выразительной мимике и талантливой игре»¹.

В. В. Яковлев называет ее исполнение этой роли «выдающимся по изяществу и сценическому очарованию». О впечатлении, которое производила артистка, рассказывает в своей рецензии Ю. Энгель: «С первой же минуты после поднятия занавеса лицо Иоанны, полное тайной силы и глубокой сосредоточенности, привлекает к себе внимание и симпатии зрителя... С каким глубоким чувством и вместе с тем уменьем была передана ария Иоанны! Артистка начала ее не у рампы, как сделала бы всякая заурядная исполнительница, а в глубине сцены, полуоборотившись к родным полям и лугам,- — и это сразу наложило на все исполнение печать трогательности и искренности... Образ Иоанны, созданный Цветковой, глубоко западает в душу слушателя...»². Метко и ярко охарактеризовал Цветкову-Иоанну С. Кругликов: «Ее Орлеанская дева — не героиня физической силы, не мужественная воительница, а энтузиастка, сильная духом. И это было тонко, сильно в своей слабости». «Сцена с отцом перед собором, дуэт с Лионелем и сцена смерти производили глубокое впечатление, — вспоминает о премьере оперы в уже цитированных мемуарах М. М. Ипполитов-Иванов, — Я должен признаться, что без волнения не мог смотреть на лицо артистки, глаза мои невольно наполнялись слезами, и я вынужден был дирижировать наизусть, так как совершенно не видел партитуры... Надо было иметь действительно исключительное дарование Е. Я. Цветковой, чтобы на своих плечах вынести вокальную и драматическую трудность партии и в исполнении подняться на высоту первоклассной артистки». Вдохновенным, потрясающим пафосом дышало в этой роли исполнение Цветковой, приближаясь по силе художественного воздействия к искусству гениальных мастеров русской сцены Ф. И. Шаляпина и М. Н. Ермоловой.

По единодушному отзыву лично знавших ее современников, Елена Яковлевна Цветкова являла собой высокий пример не только в творчестве, но и в жизни, как человек безупречной этической чистоты и строгой принципиальности, беззаветно преданный искусству своей Родины.

_________

1 «Новости» от 11 марта 1899 года.

2 «Курьер» от 6 февраля 1899 года.

МУЗЫКАЛЬНОЕ НАСЛЕДСТВО

Антонин Дворжак в России

В. КИСЕЛЕВ

Развитие национального движения в Чехии протекало в противоречивой обстановке, особенно осложнившейся в последней четверти XIX века. Чешская буржуазия, боровшаяся с австрийской, шла в процессе этой борьбы на всевозможные компромиссы, неизменно ставя свои классовые интересы выше национальных. История буржуазных партий — «старочешской» и «младочешекой» — изобилует сделками с австрийским правительством и всевозможными маневрами, направленными против прогрессивных оил страны ч прежде всего, разумеется, против рабочего движения.

Силам реакции в Чехии, входившей тогда в состав «лоскутной империи» Габсбургов, противостояли демократические круги общественности, к которым принадлежала и передовая интеллигенция страны. Громадное значение для консолидации этих кругов и роста их национального самосознания имело усвоение опыта революционного движения в России и освободительных идей, пропитывавших русскую литературную и музыкальную классику.

Известно, что еще в первой половине XIX века чешские «будители» переводили произведения великих русских писателей, исполняли и изучали творения русских композиторов. Известно также, какой всенародный отклик получили в Чехии исполнения опер Глинки, приезды в Прагу Балакирева и Чайковского. Строители русской музыкальной культуры с братской заботливостью следили за развитием чешской музыки, высоко ценя ее народные истоки (вспомним увертюру Балакирева на чешские темы) и профессиональные достижения.

Особенно много сделал для укрепления и расширения русско-чешских музыкальных связей Чайковский, трижды приезжавший в Прагу в восьмидесятых и девяностых годах прошлого столетия. Приезды эти сыграли большую роль в музыкальной жизни чешской столицы¹. Петр Ильич сблизился со многими чешскими музыкантами. Связи эти оказались прочными, устойчивыми и плодотворными, о чем свидетельствует обширная переписка Чайковского с деятелями чешской музыкальной культуры, частично хранящаяся в Доме-музее в Клину.

Переписка эта говорит о глубоком уважении чешских мастеров к гениальному русскому композитору, проявившемся, в частности, в посвящении ему ряда произведений, в том числе струнного квартета Йозефа Богуслава Ферстера и пятичастной оркестровой сюиты Йозефа Нешверы (рукопись ее хранится в Клину). Из писем чешских музыкантов и из других источников мы знаем, какую энергичную поддержку оказывал Петр Ильич своим пражским собратьям, помогая им советами и указаниями, содействуя продвижению и популяризации их произведений.

Именно Чайковский был инициатором пригла шения Дворжака в Россию и авторских концертов чешского композитора, организованных Русским музыкальным обществам.

С Дворжаком Петр Ильич познакомился во время первого своего приезда в Прагу, в феврале 1888 года. В своем дневнике он почти ежедневно упоминает о встречах с Дворжаком и завязавшихся с ним теплых, дружеских отношениях. Так, например, 2 февраля Чайковский записал в дневнике: «Обед у Дворжака. Жена его простая, симпатичная женщина и отличная хозяйка». Вечером того же дня Чайковский прослушал квшг тет Дворжака и отметил в дневнике: «Последний [Дворжак] со мной очень мил, и квинтет его мне нравится». 6 февраля оба композитора снимались в фотографии, а на следующий день Чайковский прослушал «превосходное исполнение сюиты Грига и симфонии Дворжака».

В библиотеке Чайковского сохранились мно гие произведения Дворжака, в том числе партитура его 2-й симфонии d-moll op. 70 с дружеской надписью композитора.

О том, какое глубокое впечатление производило на Дворжака творчество Чайковского, можно судить хотя бы на основании следующего письма, перевод которого хранится в Клину:

«Прага, 14 января 1889 г.

Дорогой мой друг!

Когда Вы были последний раз у нас в Праге, я обещал Вам написать о Вашей опере «Онегин».

Меня к тому побуждает не только Ваша просьба, но и собственное мое чувство, которое меня заставляет высказать Вам все, что я по-

_________

1 См. И. Ф. Бэлза. Очерки развития чешской музыкальной классики стр. 365‒379. Музгиз, 1951,

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

МУЗЫКАЛЬНОЕ НАСЛЕДСТВО

Антонин Дворжак в России

В. КИСЕЛЕВ

Содержание