ганизацией трудящихся и эксплуатируемых масс народа, — ведь без этого всякая освободительная борьба была обречена на неудачу, — по мере того, как обнажались противоречия между основными интересами трудящегося народа и эгоистическими интересами националистической буржуазии, реакционно-консервативная, охранительная сущность церкви обнаруживалась всё полнее и отчетливее. Ход истории неумолимо развенчивал церковь, срывая с нее ореол бескорыстной «защитницы» народа.

Неизменно рушились иллюзии отдельных прогрессивных деятелей, рассчитывавших на союз с церковью. Так было в свое время с великим армянским писателем-просветителем Хачатуром Абовяном; так было несколькими десятилетиями позже с Комитасом.

Какова же была на протяжении XIX века роль армянской церкви в сфере музыкального искусства? Надо оказать, что на всем протяжении XIX века церковь являлась крупнейшей базой музыкального профессионализма, обладавшей богатыми материальными и организационными возможностями. Духовные семинарии («Георгиян» в Эчмиадзине и «Нерсесян» в Тбилиси) были первыми, по существу единственными очагами музыкального образования, а так называемые «тирацу» (церковные музыканты-певчие, руководители хоров, музыкальные учителя) — первыми музыкантами-профессионаламм. Наконец, церковные хоры, нередко превосходно обученные, были единственными профессионально-исполнительскими организмами.

На базе церкви и с помощью церковных музыкантов возникает музыкально-просветительная светская деятельность, охватывающая широкие круги любителей музыки. Это обстоятельство порождало веру в церковь, как очаг народного музыкального просвещения. Отдельные музыканты, в том числе светские, рассчитывали в союзе с церковью и на основе ее материально-организационных возможностей энергично способствовать всестороннему развитию национальной музыкальной культуры в новых исторических условиях.

Прогрессивно мыслящих музыкантов неминуемо постигало жестокое разочарование. На своем опыте они должны были убедиться, сколь ограничена и скована схоластическими догмами программа музыкального строительства церкви и сколь органически чужды ей задачи развития подлинно народного демократического музыкального искусства.

Злоключения Комитаса в его взаимоотношениях с Эчмиадзином отдельные биографы склонны объяснять причинами частными и случайными, — например, происками и интригами завистливых недоброжелателей и врагов. Получается, что конфликт с церковью был эпизодом случайным в биографии выдающегося музыканта. Это не так: причины лежали столь глубоко, что разрыв с церковью для Комитаса был неизбежен. Дело заключалось в принципиальной неприемлемости для Эчмиадзина того направления, которого придерживался Комитас, тех прогрессивных тенденций, которые были заключены в его трудах.

Уже в период формирования Комитаса — в годы его учения в Эчмиадзине — ощутительно давали себя знать демократические веяния в музыке. Умы многих представителей армянской интеллигенции, особенно молодежи, были направлены на поиски и развитие богатых традиций национальной музыки. Все отчетливее осознавалась сила, художественная и общекультурная ценность народной крестьянской музыки. Одновременно вставала задача творческого использования опыта мировой музыки и выработки армянского многоголосия. Эти тенденции, еще робкие и неокрепшие, тем не менее угрожали основам охранительно-ретроспективной политики церкви в области музыки.

Естественно, что церковь заняла позиции энергичного сопротивления музыкальному прогрессивному национально-демократическому течению. На реакционных позициях оставалась церковь в отношении к народной крестьянской музыке, отрицая и осуждая ее, как греховную и неугодную небу.

А между тем в этот период к народу, его культуре, его быту и искусству было направлено внимание лучших представителей армянской интеллигенции. С народом связывались память о славе прошлых веков и надежда на светлое будущее нации. Широчайшим распространением пользовались труды собирателей и исследователей образцов крестьянского творчества. Годы юности и учения Комитаса по праву могут быть признаны для истории армянской литературы эпохой собирания народных поэтических текстов. Имена Срванцтяна, Овсепяна, Айкуни, Лалаяна и других деятельных собирателей образцов фольклора были в этот период популярны и уважаемы в широких кругах интеллигенции. Не могли быть оспариваемы важность и серьезность их труда, направленного на обнаружение богатств народной художественной культуры. Все более активно народная тематика, народная речь, строй народных образов вторгались в армянскую поэзию и прозу. Традиция, установленная X. Абовяном, торжествовала и становилась главенствующей.

Следом за собирателями народного художественного слова собирать народные мелодии устремились музыканты. Крестьянская песня завоевывала широкое признание. Комитас, еще будучи воспитанником Академии, прослыл лучшим записывателем бытующих народных мелодий.

Выходец из народных низов, Комитас был одним из тех питомцев Эчмиадзина, которые принесли с собой в стены духовной академии неиссякаемую любовь к народу, народной культуре, народному искусству. Он органически ощущал всю красоту и величие армянской народной музыки. Муштра и догматизм церковного обучения не вытравили эту любовь, не заглушили ее. Ни схоластика эчмиадзинского воспитания, ни позднее схоластика немецкой музыкальной теории не могли умертвить в нем истинного национального художника и отвратить его от служения народно-демократической музыкальной культуре.

Церковь, в лице ее официальных деятелей и руководителей, возлагала немалые надежды на Комитаса, чья исключительная художественная одаренность и выдающаяся трудоспособность обнаружились с отроческих лет. Церковь не упускала из сферы своего внимания многообещающего юного музыканта, поощряла его успехи в овладении науками и искусством, покровительствовала его музыкальным занятиям после окончания Академии. Эчмиадзин рассчитывал противопоставить его, как послушного слугу церкви и ревнителя духовной музыки, угрожающему движению музыки светской, «греховной». Не это ли лелеял

в мечтах глава армянсквй церкви, когда, посвящая в монашеский сан юного музыканта, только что закончившего Академию, нарек ему имя прославленного средневекового поэта и музыканта церкви, одного из крупнейших гимнотворцев — авторов Шаракана — католикоса Комитаса?

Надежды церкви не оправдались. Вскоре же в творческом облике Комитаса сказались энергичные черты подлинного народного художника, превыше всего ставящего идеалы национально-народной демократической музыкальной культуры. Работа в сфере народной музыки оказалась истинным призванием, делом жизни Комитаса, беззаветно отдавшегося собиранию и изучению образцов крестьянского песенного творчества, обнаружению наиболее ценных традиций национального искусства. Талант, знание и эстетические убеждения выдвинули Комитаса на самые передовые позиции борьбы за новое направление армянской музыки, сделали его деятелем, энергично устремленным к становлению и бурному росту национально-демократического музыкального искусства. Это было направление неприемлемое, нетерпимое для церкви. Могло ли реакционное духовенство примириться с тем, что Комитас не пошел по пути, предначертанному ему церковью, и фактически оказался во главе течения, сокрушавшего устои музыкальной политики Эчмиадзина?

Так объясняется конфликт между Эчмиадзином и Комитасом.

В 1894 году в эчмиадзинском журнале «Арарат» появилась первая напечатанная статья Комитаса «Армянские церковные мелодии», богатая фактическими сведениями, но свидетельствующая о том, что молодой автор еще находится во власти церковной схоластики. А в 1899 году в органе Международного музыкального общества («Sammelbände der Internalionalen Musikgesellschaft») была опубликована наиболее значительная, превосходно систематизированная, насыщенная фактами и яркими обобщающими мыслями статья «Армянская церковная музыка» представляющая собой начало широко задуманного исследования.

В позднейший период Комитас обращается к вопросам церковной музыки лишь эпизодически (например, в письме к редактору журнала «Тачар» о значении хазов — 1910 год) или в связи с вопросами народного музыкального творчества. Начиная с 1910 года и кончая 1914, одна за другой появляются в печати ценнейшие работы, пропагандирующие армянскую народную музыку, анализирующие ее жанры, тематические разделы, особенности ее поэтического и мелодического строения, — работы, закладывающие прочный фундамент науки об армянском народно-музыкальном творчестве. Статьи эти, написанные с подлинным литературным блеском, вдохновением, нередко с публицистической страстностью, дают истинное представление о силе Комитаса — ученого и литератора.

Можно понять, насколько каждая новая талантливая и с глубочайшим увлечением написанная статья Комитаса углубляла пропасть между ним и церковными кругами. Ведь в своих статьях, неизменно обращаясь к образному содержанию народных песен, Комитас вскрывал сущность крестьянского мировоззрения, его стихийноматериалистическую основу, глубоко враждебную церковному аскетизму. Прославление природы, труда, физической красоты и здоровья, сочувственное описание языческих празднеств, элементы которых сохранились в народном искусстве, — все эти «земные» мотивы, разрабатывавшиеся Комитасом, были прямым опровержением церковных догм. Правоверные служители религии имели все основания укорять Комитаса в попрании «законов и правил армянской церкви».

Нельзя отказать в наблюдательности французскому рецензенту, писавшему в 1906 году в журнале «Le Mercure musical» по поводу церковных армянских мелодий, обработанных Комитасом: «В духовных обрядовых песнях не чувствуется присущего церковной музыке благочестия. Они народны!..». Не потому ли армянская церковь не признала «Литургию» Комитаса и отдала предпочтение «Литургии» Екмаляна, — произведению, последовательно утверждавшему черты церковного благолепия, отрешенности от земного.

«Успех» Екмаляна и «неудача» Комитаса вполне закономерны. Екмалян выступил в качестве правоверного служителя церкви, отвергающего народные элементы и опирающегося на наиболее консервативные схоластические стороны европейской музыки. Для Комитаса же работа над литургией представляла интерес лишь в плане обнаружения народно-национальных самобытных и живых элементов в церковной музыке.

Официальные клерикальные круги считали Комитаса отступником. На этом основании вокруг композитора создавалась атмосфера травли, преследований, клеветы и интриг, — атмосфера, чрезвычайно угнетавшая Комитаса, создававшая в его работе многочисленные помехи, тормозы... Помня об этом, мы должны категорически отвести попытки церковных деятелей задним числом, уже после заболевания Комитаса, приглушить и предать забвению многочисленные факты, свидетельствующие о глубочайшем конфликте между великим музыкантом и церковью. Нет, Комитас не принадлежал Эчмиадзину, ибо он принадлежал народу. Отвергнем же миф, созданный позднейшими биографами, — миф о нерасторжимом единстве Комитаса с церковью.

Попутно следует отвергнуть еще одну легенду — о связи Комитаса с армянской буржуазией, якобы сумевшей оценить Комитаса, обласкать и поддержать его во всех творческих начинаниях. Легенда эта основана на единственном факте — на предоставлении крупным армянским капиталистом Александром Манташевым стипендии Комитасу на время его обучения в Берлине. Стипендия была действительно предоставлена Манташевым, по ходатайству и с одобрения католикоса Мкртича Хримяна. По размеру она представляла собой нищенскую подачку, обрекавшую молодого музыканта на бедственное, полуголодное существование. Деньги в основном уходили на оплату учения, на приобретение книг, бумаги. В письмах Комитаса этого периода особенно настойчиво звучит жалоба на крайнюю, материальную стесненность.

Нет, не столь уж щедр и заботлив был меценатствующий финансовый туз — крупный нефтепромышленник Манташев. Да и едва ли он полагал, что, посылая гроши монаху, он берет на себя заботу о крупнейшем деятеле армянской музыки. Во всяком случае позже, когда к Комитасу были привлечены взоры просвещенной армянской интеллигенции, армянская буржуазия