Расцвет деятельности лучшего русского хорового коллектива, каким был Московский Синодальный хор, тесно связан с руководством Н. М. Данилина. Этот великолепный по голосовому составу и технической натренированности хоровой коллектив был прекрасным инструментом в руках такого мастера, как Данилин. Несмотря на значительную жанровую однородность духовного репертуара Синодального хора, Данилин сумел добиться необычайного разнообразия его звучания, динамической гибкости, редкой отзывчивости на малейшее желание дирижера.

Выступление Синодального хора за границей (1911 г.) было подлинным триумфом русской хоровой исполнительской культуры. Вся иностранная печать единодушно отмечала несравненное превосходство этого коллектива над всеми хорами мира. Высокое мастерство исполнения хора никогда не отрывалось от талантливости его дирижера.

«...Сколько вдумчивой музыки, тончайших штрихов технического мастерства! — г. Данилин передает их со своим хором с редкой законченностью и проникновением» («Варшавский дневник», 6–19 декабря 1911 г.). Та же рецензия указывает на «чарующую мягкость и простоту» в исполнении хора, «лишний раз свидетельствующие о редкой музыкальности и громадном мастерстве Н. М. Данилина, умеющего достигать столь необыкновенной эластичности хоровой массы».

«...Даровитейший Данилин, — пишет «Варшавский дневник» в № 142 за 1911 год, — играл на нем (хоре. — Д. Л.), как на послушном однородном инструменте, чутко реагирующем на один его взгляд, на малейшее мановение рукой. Одним словом, это было не дирижирование, а настоящая скульптурная лепка, придававшая идеально объединенному голосовому материалу самые разнообразные, непрерывно сменяющиеся формы...».

Во время выступления хора в Италии его слушали Тосканини, Перрози, Сгамбати, давшие самые восторженные отзывы. Регент хора знаменитой Сикстинской капеллы композитор Лоренцо Перрози чистосердечно признавался, что его хору далеко до такой тонкости исполнения.

Дирижерское мастерство и тонкая музыкальность Н. М. Данилина были высоко оценены его современниками, выдающимися русскими музыкантами.

Живые свидетели и литературные источники подтверждают искренний восторг такого требовательного и принципиального музыканта, как С. В. Рахманинов, от исполнения Синодальным хором под управлением Данилина его «Всенощной».

С необычайной яркостью исполнительский дар Данилина раскрылся после Великой Октябрьской революции. Его огромной музыкальной эрудиции, тонкому ощущению и редкой дирижерской руке были подвластны все стили хорового письма. Одинаково незабываемы в его исполнении «Самсон» Генделя, хоры Мусоргского, народные песни.

Данилин обладал чудесным умением понимать и улавливать основное зерно каждого произведения, его идейную и эмоциональную сущность, тончайшие особенности стиля, умением заставить хоровой коллектив точно и до конца выполнить свое намерение. Если попытаться определить одним блоком особенность дирижерского облика Данилина, то это слово — воля. Однако Николай Михайлович не был диктатором пассивной массы поющих. Он не признавал в исполнительстве бессмысленного, автоматического копирования, слепого подражания. Он требовал от каждого хориста понимания исполняемого произведения, точного осмысливания его содержания, выразительных средств и всех основных особенностей музыки и текста.

Незабываемы его личные показы хору (на фортепиано) произведений перед началом разучивания. Прекрасный пианист, он умел особенно «по-хоровому» заставить звучать инструмент. Почти с архитектурной рельефностью (а он играл с подчеркнуто яркими, выпуклыми штрихами) вырисовывалось взаимоотношение основного и второстепенного — голосоведение и вся полифоническая ткань. Самая сложная хоровая партитура становилась до предела ясной исполнителям. Труд становился творческой радостью. Данилин умел зажечь своим вдохновением людей, непричастных к хоровому искусству. Незабываемо, например, исполнение сводным хором Московской консерватории, состоящим из студентов-хоровиков, вокалистов, пианистов, инструменталистов, а также ряда профессоров и педагогов, хоров Мусоргского из «Бориса Годунова» и «Хованщины», выученных под руководством Данилина. Исполнение хора в день 50-летия со дня смерти Мусоргского в Большом зале Московской консерватории вызвало буквально восторг переполненного зала.

Н. М. Данилин стоял во главе крупнейших хоровых коллективов страны — Государственного хора Союза ССР и Ленинградской академической капеллы, развивая в них лучшие традиции русской хоровой классики. Под его руководством Государственный хор СССР исполнил ряд капитальных произведений: «Самсона» Генделя, «Траурно-триумфальную симфонию» Берлиоза, много хоров Римского-Корсакова, Чайковского, Танеева, Лядова, Викт. Калинникова, Шапорина, Коваля, Белого. Данилин очень высоко поднял в этих коллективах культуру пения без сопровождения.

Данилин был наредкость цельной натурой, и поэтому его исполнительские принципы легли в основу и его педагогической деятельности. Он был таким же вдохновенным и требовательным педагогом, как и дирижером.

Весьма поучительны методы его работы по воспитанию молодых дирижеров. Процесс его работы с учащимися над хоровыми произведениями состоял из трех звеньев, тесно переплетавшихся между собою. В основу работы он клал глубокое вникание в содержание произведения, в его стиль и выразительные приемы хорового письма данного композитора. Наряду с глубоким и всесторонним освоением музыки он уделял большое внимание поэтическому образу стиха, часто заставляя хор заучивать текст наизусть.

Работая над данным произведением, студент получал от Николая Михайловича целый комплекс сведений о других хоровых сочинениях автора взятого им произведения (зная огромное количество литературы, Н. М. почти все играл наизусть). Данилин исходил из глубоко правильной и принципиальной установки, что дирижер хора — это его учитель, воспитатель, и чем больше он просвещает хор, вводит его в содержание исполняемого произведения, тем осмысленнее, правдивее, выразительнее будет ис-

полнение. К сожалению, этот, бесспорно, прогрессивный метод работы, поднимающий коллектив от ремесла к творчеству, еще далеко не всегда осуществляется к практике наших хоровых коллективов.

Вторым звеном работы Данилина с учащимися было тщательное овладение хоровой партитурой. Николай Михайлович требовал точного усвоения всех деталей произведения, такого знания и «слышания» его, при котором дирижер свободен от партитуры и все внимание уделяет хору. Только при полном овладении первыми двумя звеньями Данилин разрешал переходить к завершающей и основной стадии — дирижированию произведением.

Нет возможности, разумеется, изложить в короткой статье весь комплекс требований, предъявляемых Данилиным к хоровому дирижеру. Конечной целью, которую он ставил перед дирижером, были до конца осознанный исполнительский план и максимально содержательное и убедительное донесение его до хора. Отсюда вытекали его требования предельной выразительности и максимальной экономии жеста. «Дирижер не должен мешать ни хору, ни слушателям...», «Не красуйся своей персоной...», «Руками махать — самое легкое...» — таковы были постоянные советы и указания Николая Михайловича своим ученикам. Огромное внимание уделял Данилин волевому напряжению дирижерского жеста. Отсутствие этого элемента, при всех внешних дирижерских признаках, он считал отсутствием дирижерских данных.

Важным элементом дирижерского мастерства, также являющимся проявлением дирижерской воли, Данилин считал мимику, выразительность лица дирижера.

Николай Михайлович был крайне требователен к себе и к другим. Этим качеством объясняется и его высокая принципиальность в оценке новых хоровых произведений советских композиторов. С суровой прямотой критиковал он недостатки и с искренней радостью встречал удачи.

Николай Михайлович Данилин оставил значительный след в живой, практической деятельности большинства крупнейших советских хоровых дирижеров и педагогов. Многие из них являются его непосредственными учениками, другие в той или иной степени не избежали воздействия его исполнительского и педагогического таланта.

Дальнейшее мощное развитие советского хорового исполнительства будет лучшим памятником выдающемуся русскому хоровому дирижеру.

Д. Локшин

Галина Баринова

Народ, — эта «великая личность», по образному выражению Мусоргского, — всегда был высшим ценителем искусства. И сколько бы ни твердили эстеты и формалисты всех мастей об «искусстве для избранных», «искусстве для знатоков» — только нелицемерный приговор народа будет тем последним словом, которое дает окончательную оценку любому явлению в области искусства, — будь то создание творца или мастерство исполнителя. Только искусство, предназначенное для народа, понятное и близкое ему, искусство, трогающее и волнующее широкие массы людей, — только такое искусство может и будет жить в веках.

С особенной силой это проявляется в нашей стране, где сам эпитет народный стал высшей оценкой деятельности поэта, художника, артиста.

Кому в нашей стране не известны произведения Фадеева и Симонова, Герасимова и Мухиной, Глиэра и Дунаевского? Кому не известны имена наших лучших мастеров сцены и кино, певцов и инструменталистов? А разве эта всенародная популярность не является выражением всенародного признания, одобрения и любви?

К числу таких художников принадлежит Галина Баринова. Ее исполнительское искусство широко известно в нашей стране по многочисленным концертам во многих городах СССР, по систематическим выступлениям по радио. Искусство Бариновой находит живой отклик в различных уголках страны, у людей различных возрастов, профессий, вкусов и взглядов.

Перед нами — толстая пачка писем с лаконичной надписью на конверте: Москва, Радиокомитет, или — Москва, Филармония. В этих письмах — простые и бесхитростные рассказы о чувствах, вызываемых игрой скрипачки, в них — искренняя благодарность наших людей своему, советскому артисту.

«Далеко, далеко, через границу двух стран дошли прекрасные звуки Вашей скрипки. Фантазия на русские темы Римского-Корсакова, исполненная по радио в ночь с 15 на 16, тронула глубоко сердце, тоскующее по родине. Солдатское спасибо Вам, дорогой товарищ Галя», — пишет Г. Л. Бевзе.

«Я Вас слышала только по радио в Ленинграде, потом в эвакуации, — пишет пенсионер-педагог В. Богословская из Майкопа. — Вы меня не знаете. Я одна из многих. Но почему-то я особенно люблю именно Вашу игру. Верно, она больше подходит к моему душевному инструменту». Слесарь одного из ленинградских заводов пишет, вернувшись домой из концертного зала: «Желаю Вам силы духовной, вдохновения и успеха, чтобы Вы играли так, чтобы Ваши слушатели потом хотели бы слушать только хорошую, серьезную музыку». И чрезвычайно характерная приписка в одном из писем: «Я не прошу извинения за то, что пишу Вам; думаю, что в творчестве артиста его связь со слушателями — одна из необходимых сторон».