ми лесами, темно-синими озерами, со свинцовым, вечно беспокойным небом и завыванием северного ветра.

В отдаленных северных уголках Литвы еще не вымерли «сутартине»¹ (архаичное многоголосное пение параллельными секундами), во всей же юго-восточной области звучат песни, построенные на древних ладах и поющиеся исключительно в унисон. Наряду с этими старинными формами бытуют и более новые: развивается многоголосие хорального типа, а также двухколенная песенная форма.

Хотя развитого народного эпоса типа русских былин в Литве нет, но можно думать, что эпические, повествовательные песни были когда-то распространены в народе. Остатки дошедших до нас исторических песен, несмотря на позднейшие наслоения, сохранили некоторые сведения о далеком прошлом Литвы, о разбойничьих жестоких набегах рыцарских орденов, о доблестных победах защищавшегося народа. Одна из самых древних относится к 1362 году. Это песня о взятии и сожжении немецкими рыцарями крепости Каунас, где в огне погибло 300 литовских воинов. В тематику эпических песен входят и крестьянские восстания, а также балладообразные сюжеты, возможно, заимствованные из литературы XVIII–XIX столетий. Но в общем эпический жанр сравнительно слабо развит; характерно, что даже сюжетные песни насыщены глубоким лиризмом. Автор поминутно прерывает свой рассказ, чтобы расцветить его трогательными излияниями чувств, заставляя персонажей высказываться в форме диалога; часто о событиях и действиях приходится только догадываться, исходя из скорбных или радостных настроений персонажей в финале песни.

Главные жанры старинной традиционной песни — это трудовые, календарные, сиротские, рекрутские песни, а также свадебный обрядовый цикл с причитаниями, состязательными, юмористическими и другими песнями. Довольно богато развита тема тяжелой женской доли — жизнь молодой женщины в доме мужа под игом «злой свекрови» и непосильного труда. В этих песнях не только ярко освещено социальное положение крестьянки: женщина в то же время выдвигается и как бесспорный творец многих художественно-ценных лирических песен. Классовая борьба особенно подчеркнута в так называемых «крепостных» и трудовых песнях. Сохранились и пережитки древних, языческих верований в виде календарных песен: колядные, ивановские, пасхальные. Несмотря на то, что исполнение этих песен было приурочено к церковным праздникам, корни их возникновения надо искать в языческом культе, поклонении силам природы. Разумеется, смысл этих песен многим певцам непонятен, они подвергаются постепенной переработке и, по-видимому, обязаны своим долголетием прекрасным, высокохудожественным мелодиям.

Характеризуя музыкальную сторону литовского песнетворчества, необходимо напомнить о двух, господствующих в разных областях Литвы, различных музыкальных стилях— одноголосном и многоголосном. Мы имеем дело, с одной стороны, с типичной монодией, развивающейся в продолжение многих веков; с другой стороны, с мелодикой, основанной на гомофонно-гармоническом принципе и которая, стало быть, прошла совсем иной путь развития. Не только ладовые структуры и звуковая организация их различны, но и метроритмические элементы и музыкальная форма коренным образом отличаются в области Дзукия и в области Аукштайтия. В первой встречаются всевозможные ладовые образования — от самого примитивного трихорда до семиступенного современного мажора. Старушки-певицы еще помнят пастушеские напевы, вроде маленьких трихордных формул (как деталь пентатонного звукоряда, трихорд встречается и в более развитых напевах обрядовых песен).

Тетрахордные построения встречаются повсеместно, с той разницей, что в области Дзукия мажорный тетрахорд выдвигает кварту как тоническую опору звуковой конструкции, она здесь играет роль доминанты, в то время как в тетрахордных напевах области Аукштайтия тоническим центром служат терция и квинта, то есть трезвучие. В области Дзукия на тетрахордные напевы поются старинные обрядовые песни: «жнивные», календарные, а также детские, плясовые, шуточные. В этой области, особенно в ее восточной части, по соседству с Белоруссией, сохранилось особенно много песен пентатонного склада. Некоторые из пентатонных напевов и в настоящее время популярны, они поются не только в деревне, но и учащейся молодежью в городах. Пентатонные мелодии отличаются друг от друга по характеру, смотря по расположению опорных звуков и по окончанию.

Поется также немало песен пентатонического склада с проходящими полутонными заполнениями, представляющими собой как бы дальнейшее развитие пентатоники, сказывающееся в отдельных типичных трихордных поворотах. Один из излюбленных звукорядов — гексахорд, состоящий из тетрахорда с двумя добавочными звуками. Расположение звуков в гексахордных мелодиях соответствует чаще всего миксолидийскому или эолийскому ладам; в них преобладает плагальный строй.

_________

¹ Слово «sutartine» происходит от глагола sutarti (согласовать, сговориться, ладить).

Из древних ладов в литовской народной музыке первое место занимают миксолидийский, эолийский и дорийский, реже встречается фригийский; лидийский встречается лишь как особая редкость. В звуковой организации литовских мелодий древние лады получают своеобразную окраску в виде характерных поворотов, типичных кадансов на большую секунду и кварту вниз.

Очень скромное место занимает гармонический минор; мы находим его только в восточно-прусских сборниках конца XIX столетия¹.

В области Дзукия в некоторых напевах намечается переход из натурального в гармонический минор, отдельные строфы эолийских мелодий поются с повышенной седьмой ступенью. Думается, что гармонический минор заимствован из белорусской музыки.

Одна из характерных черт литовской мелодии — это ее небольшой диапазон; 7-я ступень не так уж часто встречается.

В областях Аукштайтия и Жемайтия определенно преобладает мажор. В основе мелодий лежит мажорное трезвучие с чередующимися терциями.

На востоке Литвы излюбленная кадансовая формула — кварта вниз; тут, на северо-востоке, мелодия чаще всего оканчивается терцией тонического трезвучия.

В одноголосных песнях, где особенно сильно развито мелодическое начало, замечается и глубокая выразительность ритмического рисунка. Этот рисунок не столь богат мелизматическими украшениями, как русская народная песня; его выразительность состоит в своеобразном свободном перемещении мелодических акцентов, в затягивании мелодии на высоких звуках и общей внутренней связи с поэтическими образами текста.

Многие фольклористы, изучая ритм и метр стихосложения литовских народных песен, пришли к заключению, что изучение текстов без мелодий вводит в заблуждение, так как мелодия определяет ритм стиха, его длительность, а также длительность строф. Но музыкальный ритм является не только средством организации звуков во времени, — он является и средством выражения глубоко эмоциональных переживаний, вызванных содержанием текста. Поэтому недостаточно считать и регистрировать метрические стопы стиха с тем, чтобы в результате этой скучной работы определить, какие метрические формулы соответствуют литературно-теоретическим схемам. Тем более, что в народной песне стих чаще всего скандируется не по слоговым ударениям, а по ритмическим акцентам мелодии; на метрической ткани стиха мелодия свободно располагает затягиваниями и акцентами отдельных звуков. И, несмотря на то, что стих дайны (песни) построен довольно свободно, в нем чередуются разнообразные метрические стопы, а в строфе чередуются стихи с различным количеством слогов, все же скандирование текста и мелодии в большинстве случаев расходится. Чем это объяснить? Не тем ли, что народные певцы на одну мелодию поют различные тексты? Это отчасти верно, но в большинстве случаев это относится к песням речитативным, хореический или ямбический стих которых строго периодичен, как, например, четырехстопный хорей или ямб. Таковы многие детские, пастушеские, плясовые, юмористические песенки: их музыкальный ритм подчиняется текстовому скандированию. Но мне кажется, что несовпадение текстовых и мелодических акцентов в более свободно развитых песнях не должно было произойти в результате механического их соединения, что есть и другие, более глубокие причины такого несовпадения. Первая причина: во многих старинных литовских мелодиях чувствуется естественный ритм трудовых движений, — это трудовые песни. Так как многие старинные орудия труда (серп, ручные жернова и т. д.) вышли из употребления или заменены машинами, то и многие трудовые песни перешли в разряд обыкновенных, в любое время поющихся. Текст этих песен постепенно перерабатывался или подвергался наслоениям, но мелодия оставалась та же, с привычным ритмом трудового процесса.

При расшифровке и реконструкции этих текстов мы замечаем, какой огромной потенциальной силой обладает ритм движения, как он на ходу отбрасывает ненужные обломки отжившего текста и как оживляет и укрепляет зарождающийся новый. Думается, что только благодаря этой захватывающей энергетике ритма и глубоко художественному развитию мелодической линии эти песни сохранились до наших времен: они поются летом при возвращении с полевых работ, поются и молодежью на сельских вечеринках и собраниях, звучат в обработке композиторов в концертных залах городов. Но, что особенно интересно и важно: при исполнении народным певцом трудовой песни неточность скандирования текста, вернее, перевес музыкальных и ослабление слоговых ударений, не ощущается как нечто антихудожественное, а, наоборот, воспринимается как вполне закономерное явление. По-видимому, внушительный ритм трудового движения вызывает в нас ощущения, не подчиняющиеся влияниям механически присочиненного текста. Это подтверждается изучением многочисленных трудовых песен, сохранившихся в Литве в огромном количестве: жнивных, пахотных, сенокосных, поющихся при уборке льна, овса, гречихи, картошки, при молотьбе, при помоле зерна, доении коров, прядении льна, ткани, белении полотна, а также в пастушеских и других песнях. Большинство этих песен до наших времен не потеряло своей жизненной силы. Они имеют также огромное значение как материал для изучения исторического развития народного песенного творчества.

_________

¹ См. Xр. Бартш, Дайну Балсай, 1898, Гейдельберг.