Выпуск № 4 | 1949 (125)

К 81-й годовщине со дня рождения А. М. Горького

28 марта наша страна широко отметила 81-ю годовщину со дня рождения гениального художника слова, родоначальника литературы социалистического реализма Алексея Максимовича Горького.

В многогранном творчестве А. М. Горького воплотились не только высокие традиции великой русской литературы. Оно ознаменовало собой и новый исторический этап в развитии русской и мировой литературы. Со всей силой своего могучего, страстного таланта Горький учил нас ненавидеть презренный мир капиталистического рабства, учил нас любить свою Родину. Каждая страница его творений зовет нас к беспощадной борьбе с реакционными силами за освобождение трудящихся.

В своей речи на траурном митинге на Красной площади Вячеслав Михайлович Молотов сказал: «Никто из крупных писателей нашей страны, да и в других «гранах, не знал так близко жизнь “низов” народа при капитализме. Никто из них не пережил на самом себе столько жестокостей и гнусностей со стороны господ-эксплоататоров. Никто из них даже просто не видел своими глазами столько замученных подневольным трудом и забитых гнетом капитализма, как наш Горький, у которого все это выковывало непримиримость и революционную ненависть к капиталистическому строю и беззаветную веру в освободительную силу коммунизма».

Друг и соратник Ленина и Сталина, Горький первый создал незабываемые образы новых героев — революционеров, борцов, подлинных представителей народных интересов. Таковы его Павел Власов, Нил, Кутузов. Сила этих образов отразила несокрушимую веру Горького в победу пролетарской революции под руководством русского рабочего класса. «Если русский рабочий победит, — говорил он, — рабочие всей Европы, всего света почерпнут в этой победе вдохновение и силу, и уроки для себя».

Величайшая сила идей большевистской партии вооружила Горького пониманием законов общественной жизни, оптимизмом и верой в будущее его Родины. В художественном творчестве, и в публицистических статьях и памфлетах он с глубокой ненавистью разоблачал растленную культуру капиталистического Запада. Еще в 1906 году Горький в таких словах отзывался об американской буржуазной цивилизации: «Мы далеко впереди этой свободной Америки, при всех наших несчастиях! Это особенно ясно видно, когда сравниваешь здешнего фермера или рабочего с нашими мужиками и рабочими». Позднее, после Великой Октябрьской революции, Горький еще ярче и решительнее заклеймил американскую буржуазную цивилизацию в «Ответе на анкету американского журнала»: «Я думаю, что ваша цивилизация, это самая уродливая цивилизация нашей планеты, потому что она чудовищно преувеличила все многообразные и позорные уродства европейской цивилизации».

Статьи Горького о литературе и искусстве представляют собой блестящие примеры эстетического анализа и проникновенной критической характеристики. Многообразные и сложные явления искусства Горький оценивает с точки зрения потребностей народа. Горячо выступая против мистицизма, упадочных направлений, реакционной теории «искусства для искусства», Горький развивает взгляд на искусство как на могучее идейное оружие в руках народа, ведущего борьбу со всеми проявлениями буржуазной идеологии.

Публикуемые ниже высказывания А. М. Горького в первой своей части представляют извлечения из ранних фельетонов и очерков, печатавшихся в разделах «Между прочим», «Беглые заметки» и «С Всероссийской выставки» в 1895–1896 гг. в «Самарской газете» (псевдоним: Иегудиил Хламида), «Нижегородском листке» (псевдоним: Некто X) и «Одесских новостях». В дальнейшем даны более поздние материалы — воспоминания о В. В. Стасове и отрывок из статьи-памфлета «О музыке толстых». Этими высказываниями, разумеется, не исчерпывается все написанное А. М. Горьким о музыке, которую он глубоко любил и понимал. Эта любовь ярко сказывается в том интересе, который А. М. Горький обнаружил еще на заре своей литературной деятельности, когда он вел ежедневный фельетон в «Самарской газете». За острословной усмешливой манерой Иегудиила Хламиды, язвительно бичующего мещанскую ограниченность, мелочи обывательского быта, живо улавливается требовательное, принципиальное отношение к задачам искусства. Он чугко и образно подмечает всякое проявление фальши и клеймит ее разящим и метким словом (рецензия о «Фаусте», выступление оркестра под управлением Мраза). Зато с полным сочувствием рисует А. М. Горький образ русской народной художницы Ирины Андреевны Федосовой — «неграмотной, но истинной поэтессы, своим искусством рождающей то, чего не встретишь в поэзии ремесленников искусства и теоретиков его». Вдохновенная характеристика Федосовой служит выражением той справедливой мысли А. М. Горького, что «в области искусства, в творчестве сердца русский народ создал при наличии ужаснейших условий оригинальную музыку, которой восхищается весь мир...» («Путь освобождения», 1917, № 1).

Фельетоны

А. М. Горький

Я очень доволен...

Третьего дня я был в театре и видел, как г. Дементьев воздавал по заслугам дьяволу — несокрушимому камню преткновения на пути человека к всяческой добродетели.

Г-н Дементьев поставил себе благородную цель рассеять ореол романтизма и фантазии издавна, и до 19 июля 1895 года, окружавший фигуру Мефистофеля, и г. Дементьев достиг своей цели, внушив, мне по крайней мере, полное отвращение к чорту, Гете и Гуно.

Изображая созданного ими чорта, г. Дементьев действительно послал к чорту все традиции сцены, связанные с этой ролью.

Он наделил Мефистофеля голосом престарелого бегемота, грацией голодного верблюда, и получилось нечто адски невероятное, не возбуждавшее к себе ни малейшего интереса или доверия, ничего, кроме желания, чтобы этот Мефистофель скорее убирался в ад и больше никогда уже не вылезал оттуда...

Г-н Дементьев ясно показывал публике, до чего плох и гадок лукавый, и если публика не убедилась в этом — г. Дементьев тут не при чем.

С экспрессией истинного таланта он создал из Мефистофеля нечто до такой степени оригинальное, что отбил, у меня по крайней мере, всякую охоту видеть в Мефистофеле вечно и надо всем иронизирующий ум, дьявольски тонкий и острый ум, отравленный ядом скептицизма.

Г-н Дементьев навеки избавил от чар лукавого и от иллюзий, связанных с именем его.

Я знаю теперь, что Мефистофель — большое, горластое, грубое и неуклюжее существо, которое и ходить-то по земле не умеет хорошенько.

Я презираю Мефистофеля и обязан этим г. Дементьеву.

Покорнейше благодарю, г. Дементьев.

Мне также большое удовольствие доставил г. Южин, на протяжении всех пяти актов расхаживавший по сцене в костюме доктора Фауста... Он делал скромные попытки петь и несколько раз предполагал изобразить публике драматизм своей роли, но он все-таки не решился сделать этого, как следовало... Такая скромность тоже заслуживает благодарности.

Валентин был невыгодным партнером для Мефистофеля и Фауста, сосредоточивая на себе все внимание и восхищение публики...

Артист до конца ногтей и очевидно добрый человек: он не хотел затушевывать своей фигурой товарищей по сцене и в то же время не мог не делать этого...

Тогда он придумал сократить неинтересное для них существование на сцене и для этого по возможности стал сокращать свои партии.

Публика разошлась из театра, считая за ним арию «Бог всесильный»...

Впрочем, г. Девойд сильно досталось в этот вечер... сначала он, «король Карл», сошел с ума и потом, превратись в Валентина, был заколот Фаустом... Он прекрасно умер — благородно, как солдат, и правдиво, как крупный артист.

Мне жаль его; пусть бы лучше умерли Мефистофель с Мартой и Фаустом, а он вместе с Маргаритой и Зибелем остался бы жить на радость публики.

Иегудиил Хламида

(«Самарская газета», № 155, 21 июля 1895 г.)

  • Содержание
  • Увеличить
  • Как книга
  • Как текст
  • Сетка

Содержание

Личный кабинет