реждения, этот «специалист» по зарубежной музыке вновь по существу попытался по-своему оценить современное буржуазное, упадочное искусство. Вопреки ясной и четкой партийной оценке современного состояния западного искусства, Бэлза говорил лишь об «элементах», «симптомах», «тенденциях» распада буржуазного искусства. Не сумев скрыть своих постоянных симпатий к некоторым вождям современного буржуазного модернизма, Бэлза с теплотой и трогательной заботливостью выражал надежду на то, что «немецкий мастер Хиндемит, проведя долгие годы в эмиграции, поймет те задачи, которые стоят сейчас перед искусством его родины».
«Музыковедческая» деятельность Бэлзы от начала и до конца является образцом разнузданной апологетики формализма, украшенной цветистой и претенциозной фразеологией. Она не содержит никаких положительных зерен и сыграла глубоко вредную роль, пропагандируя буржуазные, космополитические идеи в музыкальной критике и музыкознании.
Ленинградский музыкальный критик Ю. Вайнкоп свыше двадцати лет своей деятельности посвятил энергичной и упорной пропаганде модернистического искусства. Широко прибегая к вульгарному «социологизированию», Вайнкоп упорно ориентировал читателей на образцы упадочной буржуазной музыки Запада. С этого он начал в 20-х годах, этому служит он и поныне. Одному из своих кумиров — Стравинскому — он кадил фимиам и при всех обстоятельствах упорно обходил вопрос об идейно-политическом лице этого убежденнейшего космополита, порвавшего с великой русской национальной культурой и изменившего родине. В подобострастно заискивающей книжонке, выпущенной еще на заре литературной карьеры Вайнкопа, Стравинский прославляется как «гений», «учитель эпохи», «маг и механик»; захлебываясь от восторга, Вайнкоп прослеживает «необыкновенную эволюцию» Стравинского от «симфонизма русской национальной школы к импрессионизму.., а затем, одним скачком, к «неоклассицизму». Уже много лет спустя он с нескрываемым Удовлетворением констатирует в произведениях ленинградской композиторской молодежи «влияния» и «отзвуки» Стравинского, что ставится в прямую заслугу молодым советским музыкантам. Распластываясь перед всякой очередной «модой» в западной музыке, Вайнкоп рьяно содействовал импорту таких «боевиков», как антиэстетические оперы Кшенека, дезориентируя репертуарную линию театров и калеча нашу композиторскую молодежь. Именно активными усилиями критиков, подобных Вайнкопу, формализм широко насаждался в Ленинграде. В каком направлении воздействовал Вайнкоп на молодых композиторов, можно видеть по его «анализу» симфонии Ю. Свиридова. Беспомощно-школярские, формально-технические экскурсы по страницам партитуры сопровождаются «обобщениями» и словесной эквилибристикой, поощряющей Свиридова в обозначившемся в симфонии отходе от интонаций русской' песни и доходчивости к абстрактной, усложненно-формалистической музыке. Вайнкоп пишет: «Это произведение несомненно требует известной затраты интеллектуальной энергии для своего восприятия: в нем Свиридов отказался от примитивной «доходчивости» своих юношеских творческих опытов. Возможно, что это и огорчало кое-кого из критиков, склонных усмотреть в симфонии молодого композитора «формалистическое грехопадение». В творчестве Свиридова симфония для струнного оркестра сыграет, повидимому, крупную роль».
Вайнкоп с исключительной настойчивостью проявляет свою приверженность к антинародному, формалистическому искусству, не считая и по сей день нужным переменить свои позиции. На собрании ленинградских композиторов, посвященном обсуждению Постановления ЦК ВКП(б) об опере «Великая дружба», Вайнкоп выступил адвокатом формализма, организовав вокруг себя сторонников антинародного, формалистического направления. Получив должный отпор общественности, Вайнкоп избрал тактику саботажа творческой жизни ленинградского Союза композиторов и в ожидании «лучших времен», когда, по его предположению, он сумеет вернуться к апологетике формализма, активизировался ныне на поприще массовой лекционнопропагандистской работы. Но что может пропагандировать и чему может поучать массы этот неразоружившийся безрод-
ный космополит, чуждый задачам советской народно-реалистической музыки?
Всем нам хорошо известна и другая фигура из этой группы безродных космополитов — фигура критика С. Шлифштейна, нанесшего немалый вред советскому музыкальному искусству не только обильным количеством своих формалистических статей, но и практической работой в ряде музыкальных организаций — по поощрению и пропаганде антинародного творчества композиторов-формалистов. Захлебываясь от восторга при появлении каждого нового onvca своих формалистических кумиров, Шлифштейн, как и другие критики — апологеты формализма, уводил композиторов от задач правдивого, жизненного воплощения нашей советской действительности, смакуя всевозможные «красоты» их формалистического изобретательства.
Совершенно неограниченным славословием по поводу явно формалистических произведений Шостаковича отличалась литературно-музыкальная «деятельность» критика И. Мартынова. В своей книге о Шостаковиче Мартынов дошел даже до недвусмысленной ревизии исторической статьи «Правды» «Сумбур вместо музыки». «Глубина творчества Шостаковича может раскрываться через многие столетия...», «Мы еще не овладели нормами его мышления и к ним постепенно привыкаем, и когда привыкнем, все станет простым и ясным», — такими сентенциями испещрена книга о Шостаковиче Мартынова, одного из самых ярых пропагандистов космополитического творчества, потерявшего живое ощущение нашей действительности.
Если указанная группа музыковедов и критиков проповедывала свои антипатриотические взгляды публицистически, конкретно, чуть ли не в «художественных образах» утверждая естественность и необходимость господства в нашей музыке формалистического направления, то в порядке разделения труда музыковед А. Оголевец подводил сугубо теоретическую, «научную» базу под пропаганду космополитических идей в музыкальном искусстве. Оголевец на протяжении многих лет всеми силами и средствами навязывал свое учение музыкальной общественности. Что же представляет собой учение Оголевца? Это откровенно формалистическая теория, глубоко чуждая марксистско-ленинской науке об искусстве. Оголевец усматривает «субстрат в музыке» в чистой форме, взятой в наиболее отвлеченном математическом выражении. Музыка сводится к числовым представлениям. Оголевец видит основу прогресса музыки и музыкального мышления в количественном обогащении, в непременном усложнении или, говоря языком Огслевца, в «историческом накоплении квинтовых координаций». «Путь усложнения гармонических явлений соответствует постепенности обогащения содержания музыкального искусства», говорит Оголевец, давая законченное формалистическое определение своего отношения к содержанию музыки. Эта формалистическая теория отвергает рассмотрение идейного содержания в музыке; Оголевец откровенно провозглашает невозможность применения метода исторического материализма к явлениям музыки, как «путь, пока бесперспективный» и ведущий «только к неверным концепциям и бесконечной сопиологизаиии». Отрывая музыку от реальной жизни, от исторической действительности, от форм мышления, игнорируя идейно-эмоциональное содержание, Оголевец при этом активно вторгается в практические проблемы современной музыки. Именно здесь обнаруживается вся реакционная сущность его теории. Настойчиво отрицая возможность изучения содержания в музыке и тем самым зачеркивая великую традицию русского музыкознания, Оголевец кощунственно называет В. Стасова дилетантом и пренебрежительно третирует крупнейшего советского музыковеда Б. В. Асафьева. Наряду с этим Оголевец проделывает вопиющие эксперименты с образцами классического музыкального наследия в своих опытах перевода музыки классиков на язык пентатоники. Трудно найти примеры большего надругательства над дорогими всем нам сочинениями. Трудно найти пример более механистического мышления, абсолютно не считающегося с живой природой музыкального творчества в ее исторически сложившемся виде. Ставя знак равенства между советской и буржуазной музыкой, Оголевец разглагольствует о кризисе всего современного музыкального искусства. Выход он усматривает лишь в торжестве семнадцатизвуч-
-
Содержание
-
Увеличить
-
Как книга
-
Как текст
-
Сетка
Содержание
- Содержание 3
- К годовщине Постановления ЦК ВКП(б) об опере «Великая дружба» 5
- О нетерпимом отставании музыкальной критики и музыковедения 9
- Выступления на открытом партийном собрании в Союзе советских композиторов СССР, посвященном обсуждению задач музыкальной критики и науки 18
- Задачи Комиссии военной музыки Союза советских композиторов СССР 39
- Армейские впечатления 45
- Месяц в Советской Армии 46
- В гостях у черноморцев 48
- У наших летчиков 48
- В Приволжском военном округе 50
- О большевистской критике и воспитании музыкальных кадров 51
- Памяти Б. В. Асафьева 56
- Композитор — имя ему народ 66
- Творчество Мураталы Куренкеева 70
- Из встреч с Мураталы Куренкеевым 74
- Заметки лектора 77
- Из записок лектора 82
- Хоровой дирижер Голицын 86
- Продажа концертной труппы 90
- О работе музыкального отдела Всесоюзного Дома народного творчества 91
- На вокальные темы 94
- Художник скрипичного мастерства 95
- Забытый самородок 97
- По страницам печати 99
- Хроника 102
- В несколько строк 104
- Музыкальная жизнь Румынии 106
- Чешская фортепианная музыка 109
- Нотография и библиография 111