Выпуск № 8 (119) | 1948 - страница 16

них одна забота: «ждать любимых женихов, ой, пойдет ли где пехота...»

В песне «Девушка и взвод» — случайная встреча марширующих солдат с дивчиной и по этому поводу совершенно необычайные по экспрессивности переживания. Здесь говорится о том, что раскрасавица-душа Маруся улыбнулась, «точно полная луна», а Василий «понимает, что к чему» — «он знаток сердечных ран», и тут возникла у них «эта самая любовь, что волнует и тревожит нашу кровь». Но и опытный сердцеед Василий сражен этой встречей: Он, «разливаясь, как баян, от волнения побелел», и поют солдаты без роздыху два или три часа, пока не «захрипели» (?), но «не сдаются, ибо «в нас самих играет кровь и мы стеною за любовь». «Песня про незадачливого штурмана» (А. Фатьянов) повествует о шестилетием бесплодном «охаживании» моряком предмета своей страсти. По этому поводу автор текста песни неумно острит, называя штурмана «сверхсрочником» по любовным делам. Можно было бы еще привести примеры подобных же любовных ситуаций, одна другой надуманнее, пошлее и карикатурнее.

Музыка этих песен в большинстве своем далеко не на уровне мастерства и таланта Соловьева-Седого. Да и может ли композитор искренно вдохновиться подобной «поэтической» стряпней?! Если в таких песнях, как «Поет гармонь за Вологдой» автор музыкально стоит значительно выше текста, то в других он опускается до предела, граничащего с непозволительным примитивом.

Не всё благополучно с лирико-героической тематикой в «солдатских» песнях Соловьева-Седого. Конечно, солдатского в этих песнях ничего нет. Это не хоровые военные, строевые песни. Это не героические песни фронтового подвижничества, патриотического подвига. Это не песни солдат, но песни о солдатах, притом это всё та же лирика, преимущественно любовная. «Солдатский элемент» присутствует в них случайно и порой неоправданно, лишь с целью привнести в песню патриотическое содержание. В некоторых песнях образ нашей военной молодежи также получает неправильную трактовку.

При самых тяжелых испытаниях и длительной разлуке с любимой советскому солдату никогда не были свойственны тоска, уныние, меланхолия. В песнях «Березка золотая», «Пришла и к нам на фронт весна», «По лесной полянке», «Когда песню поешь», «Сегодня наш полк на заре выступает» странно поражает обилие высказываний, окрашенных в мрачный «мученический» колорит:

Когда тяжко мне,
Когда больно мне,
Когда кровь моя
На белых снегах...

Во многих песнях имеется значительное несоответствие между сюжетным раскрытием образа (солдат-колхозник) и его музыкальным воплощением (романсовость, вальсообразное построение, приемы, городские песенные интонации). В них же наиболее сильно влияние худших элементов былой мещанской надрывной лирики. Всё это создает внутреннюю неоправданность и несоответствие рисуемых солдатских образов их живым оригиналам.

Приглаженностью, «сусальностью» описания неверно понимаемого быта отдает от «мрачной» солдатской лирики Соловьева-Седого.

Значительно лучше удаются ему «военные» песни, где тема любви и разлуки трактуется в тонах бодрости и оптимизма: «Потому что мы пилоты», «Как за Камой, за рекой», «Давно мы дома не были», «Пора в путь-дорогу».

В цикле «Сказ о солдате» (на слова А. Фатьянова) Соловьев-Седой пытается соединить личное с общественный «на базе» лирики, но при этом личное не поднимается до общественного, а, наоборот, общественное принижается до мелкого, индивидуалистического. Поэтому и в этом цикле героика, труд, борьба сведены к теме любви, дружбы, разлуки или любования природой таким образом, что общественная тема вкраплена лишь чуть заметной инкрустацией. Как и во многих других песнях Соловьева-Седого, тексты цикла менее значительны, чем музыка, и весьма спорны по трактовке образов. Композитор «спасает» положение, пытаясь приглушить, затушевать сюжетно-образные неполадки силой эмоционально-песенного воздействия. Это удается ему, хотя и не без ущерба для общего качества песни.

Однако в этом цикле есть и привлекательные страницы. В «Колыбельной» соз-

дан проникновенный образ отцовской радости по случаю рождения сына — будущего солдата Родины. В песне «Где же вы, друзья-однополчане» рассказывается, как страна ласково привечает вернувшегося героя. В «Величальной» тема Родины воплощена в любовании ее расцветом и радостью.

Ограничение и обеднение образа молодежи — как колхозной, так и военной — не самый главный недостаток многих песен Соловьева-Седого. Неоднократны случаи нетерпимого окарикатуривания образа, когда шутливость превращается в беспринципное зубоскальство. Это сказалось, например, в обрисовке наших моряков, рисуемых в бесшабашно-разудалых тонах, как отчаянных соблазнителей девичьих сердец. В песне «Разговорчивый минёр» военный моряк, нарушая воинский долг и присягу, стоя на посту, пошло любезничает с молодой девицей. Достойная пара ведет речь о том, чтобы обмануть бдительную «строгую мамашу», укрывшись на борту отплывающего к минным полям корабля. Девица не соглашается, опасаясь взорваться то ли от мины, то ли от... любви. Потерявший чувство меры ухажер-часовой развязно предлагает подошедшему начальнику-мичману поддержать его домогания. Два поэта (Фатьянов и Фогельсон) в поте лица трудились, чтобы создать эту пошлую и неправдоподобную галиматью. Малотребовательный к текстам композитор сочинил столь же невзыскательную музыку.

В песне «Полундра» (В. Михайлов) «моряк с Балтики» «во всех морях солившийся» (?), надрывно терзая «друга-гитару», повествует про «несчастную любовь», пересыпая свою речь лихими посвистами и междометиями и откровенно бахвалясь, что он, «толк в делах сердечных понимая, э-гей! проживет всю жизнь, не унывая». Удивительно пошла, бессодержательна и оскорбительна для советского моряка эта песня! Она ничему не учит, не веселит, не облагораживает. Невольно приходит на память печальный опыт тех писателей, которые в неумеренной односторонности при раскрытии раз и навсегда избранной темы юмора пришли к пасквильному искажению советской действительности. Разве не грозит тем же Соловьеву-Седову эта шутливо-любовная, хихикающая лирика и «пасторальная» идеализация колхозного быта? Разве нельзя здесь упрекнуть в «медвежьей услуге» и авторов большинства песен Соловьева-Седого — Фатьянова, Фогельсона, подталкивающих композитора по наклонной плоскости недоброкачественным «лиризмом» надуманных сюжетов и неестественных образов?

Значительная вина за творческие ошибки Соловьева-Седого ложится и на музыкальную критику, пытавшуюся положительно оценивать, теоретически «объяснять» и даже оправдывать ростки будущего пустоцвета, засоряющего ныне букет песенной лирики Соловьева-Седого.

Так, например, критику Васиной-Гроссман вместо путаных рассуждений со ссылками на авторитет Горация о соответствии развлекательного и полезного в искусстве следовало бы рассмотреть эту проблему с позиции марксистско-ленинской эстетики, без насильственного размежевания понятий идейности и развлекательности искусства и без противопоставления лирики и героики с точки зрения их «полезности». Следовало бы раскрыть тезис о народности искусства, подчеркнуть воспитательную роль развлекательных жанров и убедительно обосновать право композитора специализироваться в излюбленной им лирической области, при условии ясного осознания общих принципиальных задач искусства. Вместо раздачи авансов в том, что творчество Седого не таит в себе угрозы приспособленчества к отсталым вкусам, следовало бы со всей прямотой и партийностью своевременно поставить вопрос об опасности влияний западных эстрадных шлагеров на творчество советских композиторов, в частности Соловьева-Седого. Нужно было поставить проблему о реалистическом отражении в музыкальных образах дум, чувств нашей молодежи. Вместо подобострастного захваливания уместно было бы показать композитору и поэтам на вред «сахаринного» подслащивания образов нашей действительности.

Разумеется, необходимо было своевременно указать Соловьеву-Седому и на «измельчание» его музыкального почерка, как неизбежное следствие приниженности самой тематики его песен. Это из-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание