Выпуск № 5 (116) | 1948 - страница 23

различных тем с их сферами. Не симфонизм ценим мы в «Поэме», а ее песню-гимн. В целом же «Поэма о Сталине» не дает той силы и того единства симфонического напряжения, каких мы вправе ждать в симфонической поэме о Сталине. Однако критика безоговорочно подняла на щит «Поэму» и провозгласила, что в этом произведении «ярко и талантливо выявлены черты нового стиля советской симфонической музыки»¹, что оно принадлежит даже «к новому типу симфонической музыки, возникшему в нашей стране»². «Поэма о Сталине» безусловно означала большое движение вперед от 1-й симфонии Хачатуряна. Но еще рано было объявлять ее советской симфонической классикой.

С конца тридцатых годов и далее мы постепенно различаем, как расходятся в творчестве Хачатуряна его различные линии, как отделяются его различные сферы и области. Сперва эта тенденция едва ясна, потом она нарастает, затем кажется даже опасной для композитора.

По одну сторону как бы остается музыка, связанная со словом, с действием, с жестом и движением, музыка вполне конкретная, жанровая и картинная. Таковы произведения Хачатуряна для кино (особенно музыка к фильму «Пепо»), для театра, более всего его балеты («Счастье» — впоследствии «Гаянэ»). Здесь он по-прежнему ярок и силен, здесь он овладевает новыми жанрами, хотя ему и отказывает иногда чувство меры: роскошь красок ослабляет впечатление контрастов, а блеск порою доходит до резкости.

По другую сторону как бы становятся «чистые» инструментальные жанры у Хачатуряна: 2-я симфония (1943 год), виолончельный концерт (1946 год), наконец, последняя Симфония-поэма, посвященная Октябрю. Названные произведения далеко не равнозначны. Но от 2-й симфонии спуск идет прямо — и столь крутыми уступами, что становится больно за советский симфонизм,

2-я симфония сразу была встречена критикой восторженно. «...Здесь композитор поднимается до высоких философских обобщений трагического и героического в искусстве», — писал тогда Г. Хубов.

«В своей «Симфонии с колоколом» Хачатурян смело ставит и реалистически талантливо решает труднейшую задачу творческого воплощения идей, чувств и образов нашей современности.

Тема героической борьбы советского народа в дни Великой Отечественной войны, тема любви к Родине, тема народного горя и возмездия получают глубокое и многообразное развитие в драматургической концепции «Симфонии с колоколом»³.

Пространная, мощная и пышная по звучанию 2-я симфония Хачатуряна стоит на несколько ином уровне мастерства, нежели 1-я, созданная почти за десять лет до нее. Горизонты композитора здесь словно раздвигаются: он стремится передать общечеловеческое, философски-обобщенное, пафос борьбы, народные бедствия, мечты о счастье, победные призывы. В этом критика права. Но 2-я симфония не получила того народного признания, на которое она по своей теме непременно должна была бы опереться. Почему это произошло? Именно потому, что «общечеловеческое» и «философски-обобщенное» можно передать только ярким, конкретным, сильным национальным языком, а Хачатурян стремился здесь «преодолеть» свое национальное начало! Горизонты как будто бы раздвигаются, а тем временем почва ускользает из-под ног... Оттого симфония Хачатуряна восхитила критиков, но не дошла до сердца народа. Композитор погрешил здесь космополитизмом. Лучшими, сильнейшими оказались лирические образы симфонии, проникнутые поэзией Востока. Что же касается трагического начала, то с нашей точки зрения здесь можно скорее говорить о страстных порывах, о темпераменте, о напряжении, о пафосе, но не о подлинной трагедийности. Симфонии не хватает трагедийной строгости и простоты. Неясность и неубедительность идейного замысла симфонии нашли свое выражение в неясности и неубедительности ее формы. Трагедия могла бы обойтись без колокола, но зато ей необходимо строжайшее самоограничение средств при сильной, простой и предельно четко выраженной высокой идее целого.

_________

¹ Г. Хубов, цитированная работа, стр. 52.

² Мартынов, Арам Хачатурян, стр. 16.

³ «Советская музыка», 5-й сборник, стр. 30.

Вопрос о трудностях советской симфонии, как и другой вопрос — о неудачах советской оперы, составляет одну из сложнейших задач нашей эстетики. У нас ли не расцвести подлинному симфонизму! И, однако, советская симфония не завоевала еще народное сердце, как завоевано оно Чайковским. Постановление Центрального Комитета отмечает, что «особенно плохо обстоит дело в области симфонического и оперного творчества». А критика до сих пор только восхваляла одно симфоническое произведение за другим. Очевидно, критерии ее оценки были в корне неправильными. Разумеется, симфония — отнюдь не легкий массовый жанр. Но она всегда была рассчитана на большую аудиторию, она родилась с демократическими устремлениями, а в нашей стране она может, наконец, стать искусством подлинно широкого и сильного воздействия. Почему таким демократическим искусством не стали еще симфонии Хачатуряна? Потому ли, что они слишком сложны, слишком отвлеченны и умозрительны? Или слишком субъективны? Нет, здесь причина, пожалуй, лежит глубже.

Как бы мы ни понимали симфонию и какие бы роды симфонического творчества ни сложились в будущем, симфонизм предполагает не философствующее, а истинно философское восприятие жизни с ее многозначительными образами и контрастами. В каждой симфонии крупный композитор дает через большую систему своих образов некую «картину мира». Вспомним любую из великих симфоний — у Чайковского, Бородина, Моцарта, Бетховена. В каждой из них дается высокозначительная и многосторонняя система образов, дается почти все сильное и лучшее, что может вообще отразить в действительности данный композитор. Симфония — это прежде всего идейная концепция. Она сильна только тогда, когда ее мысли значительны и многосторонни, она доступна только тогда, когда они выражены ясными, чистыми, отстоявшимися в народном сознании средствами национального искусства.

И вот симфонии Хачатуряна не стали еще для нас такими картинами мира, как не стали ими и симфонии Шостаковича, но по другой причине. У Шостаковича его картина мира передает слишком многое из страшного и чуждого, не нашего мира. У Хачатуряна этой картине не хватает многих красок при изобилии и даже роскоши или резком преувеличении других. Право на симфонию получит тот, кто полнее и проще отразит наш мир. Жизнь еще научит Хачатуряна самоограничению, и когда он познает как художник новые стороны жизни — трудные, глубокие, чистые, внутренне содержательные при внешней скупости выражения, — он завоюет право на симфонию.

К сожалению, критика была очень далека от такой «суровости», и даже находила возможным признавать, что ее Рубенс «поднимается до высоких философских обобщений». Вместе с тем о лучшем — по приближению к симфонической цели — сочинении Хачатуряна, о его фортепианном концерте, высказывались много прохладнее, нежели о 2-й симфонии. Нам пришлось читать лишь в рукописи самую интересную работу о творчестве Хачатуряна. Она возбуждала очень много больших творческих вопросов и была посвящена именно фортепианному концерту. Любопытно, что возникшее еще в 1938 году как дипломная работа одного из студентов Московской консерватории, это исследование так и не увидело света. В печати же Хачатурян неизменно прославлялся как симфонист. Последующие за 2-й симфонией годы воочию показали, какие опасности в этом таились.

Что касается чистой инструментальной музыки, то даже лучшая — концертная — ее линия пошла у Хачатуряна вниз. Виолончельный концерт оказался по-своему очень симптоматичным произведением. В нем было все: превосходное знание инструмента (Хачатурян — сам виолончелист), богатый оркестровый колорит, широта замысла, обилие образов и тематических сфер... Он «обогащал виолончельную литературу»... Ему посвящались великолепные дифирамбы в форме докладов... Но он не захватывал, как фортепианный концерт, и не увлекал, как скрипичный. Напротив: он расхолаживал своей «бесполезной красотой», чрезмерной пышностью своих звучаний. Мы затрудняемся определить сразу, что хотел сказать композитор в каждой из его частей, что обозначает это бесконечное любование звучностями, почти чувственное в своей созерцательности. И откуда эти новые неровности стиля?

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание