Выпуск № 8 | 1949 (129)

Встречи с беляевским кружком

(Из воспоминаний)

Р. ГЛИЭР

ОТ РЕДАКЦИИ: Воспоминания Р. М. Глиэра о встречах с беляевским кружком проливают некоторый свет на сравнительно мало исследованную страницу истории русской музыки конца XIX — начала XX века. М. П. Беляев (1836—1903) — богатый петербургский лесопромышленник и страстный любитель музыки — начал свою музыкально-издательскую и концертно-организаторскую деятельность в 80-х годах. В 1885 году Беляевым было основано в Лейпциге музыкальное издательство; в 1886 году было положено начало « Русским симфоническим концертам» в Петербурге.

Н. А. Римский-Корсаков, принимавший самое живое и активное участие во всех областях музыкально-общественной деятельности Беляева и бывший оощепризнанным творческим главою этого кружка, в «Летописи» дает следующую характеристику Беляеву:

«Беляев был богатый торговый гость, немножко самодур, но притом честный, добрый, откровенный до резкости, иногда даже до грубости прямой человек, в сердце которого были, однако, несомненно нежные струны, радушный хозяин и хлебосол. Но не широкое радушие и возможность прикармливанья были его притягательной силой. Таковой была, помимо симпатичных нравственных сторон его существа, беззаветная его любовь и преданность музыке. Заинтересовавшись русской школой через знакомство с талантом Глазунова, он отдался покровительству и делу ее распространения всецело. Он был меценат, но не меценат-барин, бросающий деньги на искусство по своему капризу и в сущности не делающий для него ничего. Конечно, не будь он богатым, он не мог бы сделать для искусства того, что он сделал; но в этом деле он стал сразу на благородную, твердую почву. Он сделался предпринимателем концертов и издателем русской музыки без всяких расчетов на какую-либо для себя выгоду, а, напротив, жертвуя на это огромные деньги, притом скрывая до последней возможности свое имя...».

По глубоко справедливому определению Римского-Корсакова, кружок Беляева, в отличие от балакиревского кружка — «периода бури и натиска», соответствовал «периоду спокойного шествия вперед, балакиревский — был революционный, беляевский же — прогрессивный». Этим самым Римский-Корсаков подчеркивает, что беляевский кружок укрепился на позициях академического творчества, уделяя большое внимание техническому мастерству и разнообразному использованию преимущественно камерно-инструментальных и симфонических жанров.

Деятельность беляевского кружка сыграла важную роль в развитии русской музыкально-творческой жизни и во многом способствовала успехам и утверждению русской композиторской школы. В состав кружка, помимо его главного творческого ядра — Н. Римского-Корсакова, А. Глазунова и А. Лядова, входили Акименко, С. и Ф. Блуменфельды, Витоль, Золотарев, Крыжановский, Соколов, Черепнин и другие.

Вспоминая молодые годы, свои первые шаги на композиторском поприще, я всегда с благодарностью и уважением думаю о человеке, сыгравшем важную роль в моей творческой жизни — Митрофане Петровиче Беляеве. Дружеское участие и действенная поддержка, оказанные мне Беляевым, его неизменно доброжелательное и искренно заинтересованное отношение к моему творчеству, его прямота и честность в суждениях об искусстве и в отношениях с людьми — все это запечатлелось в моей памяти, как одно из дорогих воспоминаний молодости. Благодаря Беляеву я познакомился с рядом крупнейших композиторов. Творческое общение с Н. Римским-Корсаковым, А. К. Лядовым, А. К. Глазуновым оказало огромное влияние на мое художественное развитие и во многом определило направление моего композиторского пути.

Я никогда не вел дневников, никогда не собирал и не пытался систематизировать документы и факты, связанные с моей жизнью в музыке. Поэтому, приступая сейчас к воспоминаниям о моем знакомстве с беляевским кружком, я сознаю, что воспоминания эти будут носить отры-

М. П. Беляев

вочный, неполный характер и навряд ли смогут удовлетворить историка музыки, занимающегося изучением этой интересной и важной страницы в развитии русского музыкального искусства. Тем не менее я буду искренне рад, если отдельные, хотя бы и не очень значительные, факты и штрихи, связанные с беляевскнм кружком, сохранившиеся в моей памяти, помогут читателю пополнить его представление о музыкальной жизни и о людях этой поры.

О беляевских «пятницах» я впервые услыхал от Ивана Ивановича Крыжановского — ученика Н. А. Римского-Корсакова по Петербургской консерватории. Крыжановский так же, как и я, учился в Киевском музыкальном училище по классу скрипки у О. Шевчика. В те годы в Киевском музыкальном училище не было класса композиции, поэтому после окончания училища мы двинулись: Крыжановский — в Петербург к Н. А. Римскому-Корсакову, я — в Москву к С. И. Танееву.

Каждое лето и на рождественские каникулы мы с Крыжановским встречались в Киеве. Мы рассказывали друг другу о своих учителях, показывали свои новые работы, делились музыкальными впечатлениями. Крыжановский с увлечением рассказывал о «Русских симфонических концертах», о своих посещениях знаменитых беляевских «пятниц», на которых собирались виднейшие музыканты Петербурга.

Летом 1900 года Крыжановский сообщил мне важную новость: Беляев хочет познакомиться с моими камерными сочинениями. Я немедленно сел за переписку партитур моего квартета и секстета и к отъезду Крыжановского в Петербург вручил ему эти рукописи. Потом я уехал в Москву, а там и думать позабыл про них. Вдруг приходит письмо от Крыжановского: «Ваш секстет дважды исполнялся на "пятницах". Глазунов очень хвалит...». А еще через некоторое время пришло извещение, что мой секстет назначен к исполнению на 6 декабря 1900 года в Камерном обществе (также учрежденном М. П. Беляевым). Получив теплое приглашение от Беляева приехать на этот концерт и остановиться у него, я в конце ноября отправился в Петербург.

Отправляясь в Петербург, я имел все основания рассчитывать на разговор с Беляевым об издании секстета. Однако по совету друзей все же запасся деньгами на обратный путь: 8 рублей на железнодорожный билет III класса и 20 копеек на извозчика.

Митрофан Петрович встретил меня очень радушно, по-отечески. Жил он на широкую ногу, занимал большую квартиру в собственном доме на Николаевской улице. Этажом ниже жили его жена и дочь.

С первого взгляда Беляев произвел на меня сильное впечатление своей внушительной и красивой внешностью, энергичной, образной речью, обнаруживавшей острый, самобытный ум и сильную волю. Наша первая с ним беседа была о музыке, точнее, о камерной музыке, которую Беляев страстно любил и отлично знал. Будучи неплохим альтистом, он являлся постоянным участником любительского квартетного ансамбля, собиравшегося у него с большой аккуратностью каждую пятницу.

С пылкой убежденностью он заявил мне:

— Камерная музыка — высшая музыка! Она — на первом месте среди всех других искусств. За ней идет симфоническая музыка, потом — оперная, а там уже всякие романсы и прочее.

Я в то время много работал в области камерной музыки. Здесь сказывалось влияние моего учителя С. И. Танеева, а также давний интерес к квартетной игре. Еще в Киеве мы, начинающие музыканты, с увлечением разыгрывали квартеты Гайдна, Моцарта, Бетховена, Чайковского, Бородина, начав с самодельных переложений для струнного квартета хоралов Баха. Возможно, что одной из главных причин, привлекших ко мне внимание Беляева, была именно камерная направленность моего тогдашнего творчества. А возможно, что здесь важную роль сыграло теплое письмо обо мне, которое С. И. Танеев послал Беляеву (об этом письме я узнал много позже). Танеева в беляевском кружке очень уважали и ценили, с его мнением очень считались. Помнится, в один из моих последующих приездов в Петербург, на каком-то банкете, под утро, к моему другу и соученику Л. В. Николаеву и ко мне подошел А. К. Лядов. Обычно очень замкнутый и необщительный, на сей раз он был очень ласковым: «Позвольте мне вас обоих расцеловать за то, что вы ученики Сергея Ивановича! Какую замечательную симфонию он написал!» (речь шла о с-moll’ной симфонии, незадолго до того исполненной в Петербурге).

  • Содержание
  • Увеличить
  • Как книга
  • Как текст
  • Сетка

Содержание

Личный кабинет