Выпуск № 8 (129) | 1949 - страница 36

Однако вернемся к моей первой беседе с Беляевым. Как я и ожидал, Митрофан Петрович повел разговор об издании квартета и секстета.

— Поговорим об условиях. Прежде всего необходимо сделать переложение обоих сочинений для четырех рук. Без этого партитуры не издаю. Мне это нужно — я ведь человек коммерческий...

За две пьесы Беляев предложил мне весьма щедрую оплату. Но денег не дал. Оказалось, что у него твердое правило: гонорар композиторам не выплачивать до сдачи последней авторской корректуры. Таким образом мои заветные 8 р. 20 к. очень пригодились.

На следующий день после приезда я, по совету Беляева, отправился с визитами к Римскому-Корсакову, Лядову и Глазунову. Визиты эти носили почти официальный характер и были очень коротки. Помню только, что к А. К. Глазунову, жившему на Казанской улице, я попал почему-то через черный ход Глазунов вышел ко мне в кухню и провел в свой кабинет. Видя мое смущение, он сказал: «Приходил ко мне Ганс Бюлов. И тоже почему-то попал через кухню, через черный ход...».

Александр Константинович тепло отозвался о моем секстете и сделал ряд очень метких замечаний, касавшихся некоторых гармонических оборотов и, в особенности, расширенной коды финала.

Несколько дней, остававшихся до концерта, я провел очень плодотворно. Мой гостеприимный хозяин знакомил меня с петербургскими музыкантами, водил на репетиции симфонических концертов и моего секстета. Ежедневно в восемь часов утра он входил в кабинет, где я спал:

— Вставайте, Рейнгольд Морицевич, на репетицию пора!

И мы, наскоро позавтракав, отправлялись. Секстет мой играли отличные музыканты — квартет Вальтера и еще два музыканта, фамилии которых я, к сожалению, не помню.

Довелось мне побывать и на очередной «пятнице». Это было обычное квартетное собрание у Беляева. Состав квартета — Гельбке (1-я скрипка), Гезехус (2-я скрипка), Беляев (альт)¹ и Эвальд (виолончель). Играли они очень порядочно, с хорошим пониманием стиля исполняемой музыки. Не вспоминаю сейчас точно, что исполнялось на этой «пятнице». Помню, чго был один из квартетов Бетховена, какое-то русское камерное сочинение и сюита для двух фортепиано «Из средних веков» Глазунова. Присутствовали Римский-Корсаков, Глазунов, Лядов, Скрябин, Черепнин, Ф. Блуменфельд, Витоль, Акименко, Винклер, Крыжановский, Соколов и еще ряд музыкантов, имена которых сейчас затрудняюсь вспомнить.

Обстановка была непринужденная. Часть слушателей расположилась в довольно большом зале, где стояли два рояля и где играли кзаргетисты, часть — в смежной гостиной. Во время исполнения Глазунов ходил под руку с Римским-Корсаковым по гостиной, вполголоса обсуждая между собой музыку. Потом к ним присоединился Лядов.

После окончания игры никакого обмена мнений об исполненном не было. Все перешли в столовую, где уже был накрыт стол. Гости заняли свои, как видно, уже привычные места, и началась шумная беседа. Эта беседа особенно оживилась после того, как жена и дочка Беляева ушли к себе. Они были единственные дамы в обществе. Как известно, Беляев скептически относился к участию женщин в камерных собраниях и не приглашал их на свои «пятницы». После ухода дам началось веселье, вино развязало языки, посыпались шутки.

А. Струве, Р. Глиэр, И. Крыжановский (1900-е годы)

Я понял, что в этом кружке не очень долюбливают нашего всесильного московского «самодержца» В. И. Сафонова.

— Кто любит Сафонова, пусть уходит! — внезапно заявил Беляев. Никто, конечно, не двинулся с места. Тут-то начали честить Сафонова! Римский-Корсаков не принимал в этом участия, однако реагировал на каждую веселую шутку с видимым удовольствием.

Наконец, наступил день 6 декабря, день концерта. Мой секстет был сыгран превосходно и имел хороший успех. Присутствовали все виднейшие музыканты Петербурга во главе с Римским-Корсаковым, Лядовым, Глазуновым. Я, разумеется, сильно волновался за свое детище. Но Беляев волновался еще больше. Он переживал каждую фразу, каждый аккорд...

На концерте присутствовал В. В. Стасов. Меня представили ему. Он заговорил со мной почему-то по-французски: «Vous êtes étranger?»¹ Я ответил: «Нет, я русский...».

После исполнения Римский-Корсаков сказал мне только: «Много низов». Эти слова произвели

_________

¹ Впоследствии его заменял И. И. Крыжановский.

¹ «Вы — иностранец?»

нa меня самое мрачное впечатление. Я решил, что все пропало, — мой секстет не понравился.

Одиако, как потом оказалось, это просто была манера Римского-Корсакова так лаконично высказываться. В действительности, секстет ему понравился, доказательством чего явилось присуждение в 1902 году секстету глинкинской премии, сделанное по предложению Римского-Корсакова и Глазунова.

Через несколько дней по возвращении в Москву я получил письмо от М. П. Беляева:

14 декабря 1900. СПБ

«Добрый Рейнгольд Морицевич!

Ваш квартет будет исполнен в нашем Обществе 20 декабря. Сегодня у меня была вторая репетиция. На первой, бывшей 11-го, он менее понравился исполнителям, чем сегодня. Это хороший признак. Трио в Скерцо они играют как 5/2 и я предлагаю Вам поговорить с Сергеем Ивановичем, так как в издании, мне кажется, лучше обозначить этот ритм, отделив в тактах 2/2 от 3/2 пунктиром, а группировку фигурки в восьмушках оставить прежнюю, или даже для ясности обозначить каждые две восьмушки сверху скобкой. Итальянские названия темпов большей частью не соответствуют метроному. У меня нет под рукой партитуры, которую Вальтер взял с собой, но первая часть, судя по метроному, не Allegro moderato, а просто Allegro. Вторая вроде Vivace, третья тема обозначена Andantino, а метроном — восьмая 92, что равняется четверть 46, т.е. темп между Andante и Adagio. В коде финала у альта и 2-й скрипки тройные аккорды надо заменить двойными.

Прошу вас написать мне, когда Вы предполагаете выехать на родину (на праздники) и когда Вы вернетесь в Москву. Свидетельствую Вам мое почтение

М. П. Беляев».

Так началась наша переписка, длившаяся до самой смерти М. П. Беляева. Письма Беляева носили деловой характер, касаясь по преимуществу вопросов издания и исполнения моих сочинений. Так же как и в первом письме, в них нередко шел разговор о деталях изложения, что свидетельствует об особом внимании Беляева к техническому качеству своих изданий.

Нужно сказать, что издательство свое Беляев действительно поставил превосходно. Издавал он быстро, симфонические и камерные произведения выпускались всегда комплектно (партитура, голоса, переложение в 4 руки), количество опечаток и всевозможных типографских погрешностей сводилось к минимуму. Поставив дело на прочные деловые рельсы, Беляев привлек в качестве высшего художественного жюри Римского-Корсакова, Глазунова и Лядова, советами которых он руководствовался при выборе сочинений для издания и при присуждении ежегодных глинкинских премий.

Чтобы показать, как далеко простиралась забота Беляева о своих подопечных авторах, приведу еще одно его письмо ко мне:

28 окт. 1902 г. СПБ

«Добрый Рейнгольд Морицевич!

Эврика! Нашелся музыкант, который ищет переложений! Это Иван Иванович Чернов, живущий в гор. Сумы (Харьков, губ.), Никольская ул. д. Ткаченко. Он ученик здешней Капеллы, кончивший курс при Ник. Андр. Римском-Корсакове, и отзывы о нем как о музыканте — похвальные.

Теперь от Вас зависит войти с ним в переписку, условиться о гонораре и передать Ваш Октет для переложения.

Если это все устроится, то прошу меня уведомить.

Свидетельствую Вам мое почтение

М. П. Беляев.

P. S. Жду Вашего приговора о переложении квартета, но рискнул предложить тому же музыканту сделать переложение финала Секстета, конечно, под условием, если оно Вам понравится».

Вскоре вышел из печати мой первый секстет. Я получил от М. П. Беляева письмо, уведомлявшее меня, что секстет понравился Л. Ауэру и он включил его в программу камерных собраний Русского музыкального общества.

Прошло еще несколько недель, и телеграмма от Митрофана Петровича известила меня, что на 10 января 1902 года назначено камерное собрание, на котором будет исполнен мой секстет.

И в этот мой приезд Беляев также бывал со мной на всех репетициях. Он, казалось, был вдвойне заинтересован в успехе моего секстета и как искренний ценитель камерного творчества, и как издатель исполнявшегося сочинения.

Я никогда не забуду этого блестящего исполнения, в котором приняли участие такие большие артисты, как Ауэр и Вержбилович. Велика была моя радость, когда я услышал столь тонкое артистическое воплощение моих намерений. Исполнение имело большой успех и доставило мне искреннее удовлетворение¹. Но сильнее всех проявлял радость Беляев. Его отношение ко мне в эти дни было особенно сердечным. Помню, я тогда сказал Беляеву, что начал работу над вторым и третьим струнными секстетами. Он очень этим заинтересовался, но с какой-то особой заботой посоветовал мне не спешить с сочинением и никогда не выпускать недоработанного произведения в свет. Этот совет он давал многим начинающим композиторам. Этим советом я руководствовался в течение всей моей творческой жизни. Вспоминаю случаи, когда по тем или иным причинам мне приходилось выпускать сочинение раньше времени, но затем неизменно нужно было вновь возвращаться к нему и его дорабатывать.

На протяжении последующих лет я неоднократно приезжал в Петербург на исполнение своих сочинений и всегда останавливался у М. П. Беляева. Однажды, это было в конце 1902 года, я был у Беляева вместе с С. И. Танеевым, который приехал в Петербург на исполнение своей 1-й симфонии. Возвратившись с оркестровой репетиции, Сергей Иванович захватил

_________

¹ Интересен отзыв А. С. Аренского, присутствовавшего на этом концерте: «...Превосходная техника у Глиэра и весьма разнообразная. Я не ожидал, что из него выйдет такой хороший музыкант. Прослушав вчера его сочинение [секстет], я возымел об авторе оч[ень] высокое мнение». Из неопубликованного письма А. С. Аренского к С. И. Танееву от 17 января 1902 г. (Ред.).

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

А. Струве, Р. Глиэр, И. Крыжановский (1900-е годы)

Содержание