21-я симфония Н. Мясковского

С. ШЛИФШТЕЙН

Творчество Николая Яковлевича Мясковского обогатилось двумя новыми симфониями — 20-й и 21-й. Из них наиболее острый интерес, художественный и творчески принципиальный, представляет последняя, — одночастная симфония в fis. Кажется, ни в каком другом произведении не удавалось Мясковскому достичь такой степени совершенства в выражении своих художественных идей, как в этом его симфоническом opus’e. Благородный, содержательный тематизм симфонии облечен здесь в формы столь органичные, пластически законченные и художественно безупречные, что их трудно отделить от самой сущности музыки. Каждое движение мысли вызывает соответствующую конструктивно-технологическую подробность; каждое композиционное изменение, — связано ли оно с мелодическим преобразованием материала, относится ли к модуляционному плану сочинения или касается динамических оттенков, — находит свое эстетическое оправдание в художественном замысле. На всем лежит печать одухотворенности и, вместе с тем, логичности, целесообразности, отличающих создания истинной поэзии. В этой полнейшей слитности формы и содержания — мера композиторского мастерства, с которым написана 21-я симфония.

И еще одна черта стиля, позволяющая судить о художественной значительности произведения, — это строгая простота, лаконизм, с которым оно изложено. Ничего лишнего и, вместе с тем, ничего недосказанного. А высказано очень многое. Камерная по размерам, симфония вмещает мысли подлинно симфонического масштаба. Не в этом ли умении писать так, чтобы «словам было тесно, а мыслям просторно», — заключается в искусстве высший предел художественного совершенства?

Но не только этот вопрос возникает в связи с новой симфонией Мясковского. В самой гармоничности ее стиля, в отсутствии какой-либо экспрессионистической чрезмерности и утрировки выражения (что было так свойственно Мясковскому в ранний период его творчества) обнаруживается мироощущение художника, свободное от субъективистски-одностороннего восприятия мира. Симфония написана с тем чувством художественной меры (классическая строгость стиля!), которое предполагает наличие в творчестве жизненно объективного начала. Примечательной особенностью симфонии является при этом то, что объективное, как выражение реального ощущения и осознания жизни, утверждается в ней не путем ухода от личного в мир песенного и танцовального фольклора (что характерно для оркестровых сюит ор. 32 и многих симфоний, начиная с 5-й, 8-й и кончая 15-й и 18-й); не через отказ от философской проблематики, — с чем сталкиваемся мы в 9-й, 14-й, 15-й и 18-й симфониях, и даже не в формах лирически безмятежного созерцания природы, к которому композитор обращается во 2-й

части своей 16-й симфонии, а через правдивое выявление глубоких, субъективных переживаний, связанных с философским осмыслением самой действительности.

В этом — сила художественной убедительности 21-й симфонии и ее принципиальное значение. По отношению к таким симфониям, как 14-я, 15-я, 18-я (называю лишь из числа последних), она занимает в творчестве Мясковского приблизительно такое же место, какое (позволю себе привести аналогию с пушкинской поэзией) в лирике Пушкина — наряду с такими стихами, как «Ночной зефир», «Зимнее утро» или песни о Степане Разине, — занимают стихи: «Вновь я посетил...», «Брожу ли я вдоль улиц шумных», «Воспоминанье», «Элегия» («Безумных лет угасшее веселье»). И те и другие стихи — пушкинские, художественно безупречные и жизненно правдивые; и те, и другие несут на себе отпечаток пушкинской индивидуальности. Но одни рождены, если так можно выразиться, в минуты творческого отдохновения поэта, другие — в часы напряженнейшего «бдения» его мысли. Одни дают лишь зарисовку жизни, точную, объективно правдивую, но все же только зарисовку, — другие заключают в себе ее философское осмысление.

Само собой разумеется, предлагаемая аналогия должна быть понимаема условно. Взятая в контексте всего творческого пути Мясковского, 18-я симфония, например, не может, конечно, рассматриваться как симфоническое интермеццо, как произведение, созданное «между делом». Безоблачно ясная, пронизанная элементами народной песенности и пляски, она подытоживает длительную и очень важную полосу в творческой работе композитора; в ней получает свое завершение та, преобладавшая в последних сочинениях Мясковского линия поисков объективного, которая привела к утверждению в его музыке образов, оптимистически светлых, близких к народному творчеству. Результаты этих исканий видны и в 21-й симфонии. В частности, С-dur’ная тема побочной партии — широкая, непрерывная, свободно развивающаяся —

вызывает определенные ассоциации с образами народной песни. Но как существенно отлична эта тема в своем внутреннем смысловом значении от аналогичных (в народном духе) песенных образов 15-й, 18-й симфоний! То, что там, в значительной мере, определялось объективным воспроизведением жизни (иногда через извне данный фольклорный материал), — здесь стало формой ее субъективного оптимистического восприятия. То, что там было зарисовкой, чуткой, исполненной реального ощущения, но все же только зарисовкой жизни, — здесь стало выражением чувств, — глубоких, порожденных философскими размышлениями.

Симфония с первого же ознакомления впечатляет цельностью настроения. В значительной мере этому способствует мотивно-тематическое единство ее музыки. Весь материал симфонии, в конечном счете, вытекает из начальной темы вступления:

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

21-я симфония Н. Мясковского

С. ШЛИФШТЕЙН

Содержание