Рожденная бурей

(О Седьмой симфонии Д. Шостаковича)

И. МАРТЫНОВ

...В Америке ее прозвали ленинградской, Со страниц наших газет слетело крылатое слово — «симфония борьбы и победы». Сам композитор, ограничившись скромным наименованием «Седьмая», посвятил свой труд великому городу Ленина. Любой из этих фактов указывает на подлинную современность симфонии, порожденной духом героической борьбы советских людей. Секрет громадного успеха Шостаковича в том, что его музыка слилась воедино с патриотическими чувствами миллионов, что в ней прозвучали гимн в честь человека—борца за свободу и страстное проклятие врагам, посягнувшим на нашу честь и свободу. Советский народ нашел в Седьмой симфонии выражение самых сокровенных дум, самых страстных желаний, образы своего мужества и стойкости, уверенность в грядущей победе.

Для самого композитора Седьмая симфония явилась закономерным звеном творческой эволюции. Разумеется, не будь грозных событий лета 1941 года, она никогда бы не была написана такой, какой мы ее знаем. Но высокий этический смысл и подлинная трагедийность (не говоря уже о чертах стилистического облика) роднят ее с Пятой симфонией и фортепианным квинтетом. Да и самый герой Седьмой симфонии — это выросший и возмужавший герой Пятой — человек, прошедший сквозь тяжелые испытания, взрастивший в себе мужествейную силу борца. Когда-то Шостакович славился как мастер озорного гротеска, автор остроумных музыкальных памфлетов. Теперь, к удивлению многих, он обернулся иным, трагическим ликом. Последние три симфонии свидетельствуют об исключительности его трагического дарования.

Обращение к высокому жанру трагедии не может быть объяснено только индивидуальной склонностью композитора. Оно тесно связано с некоторыми общими тенденциями развития советского искусства.

В трагедии художник поднимается над единичным, индивидуальным, воплощая глубокие идейные конфликты, порожденные ходом исторического развития общества. На это указывал в своей «Эстетике» Гегель: «Для трагедии в ходе и развязке частного действия должно быть видно господство какой-нибудь высшей силы, которая управляла бы событиями этого мира... Необходимость развязки уже не слепая судьба и неразумная сила, которую многие называют древней судьбой. Эта судьба есть высокий разум событий». Гегель говорит здесь об исторических корнях трагедии.

И действительно, крупнейшие достижения трагического театра связаны с великими историческими эпохами и отражают грандиозные конфликты мировоззрений (Эсхил, Софокл, Шекспир). Поэтому закономерно возрождение трагедии у нас, в стране величайших в истории человечества сдвигов. Напомним о кинофильмах «Чапаев», «Мы из Кронштадта», о пьесе Всеволода Вишневского «Оптимистическая трагедия». Название последней указывает на важнейшую особенность советского трагедийного жанра — рождение трагедии из духа героического подвига, утверждение всепобеждающей воли к жизни и свободе.

Основная идея Седьмой симфонии — столкновение сил созидания и разрушения, сил культуры и варварства, гуманности и нечеловеческой жестокости. В тесном переплетении начала субъективно-психологического и общественно-исторического, без чего немыслима истинная трагедия, развертывается великая симфоническая эпопея. Непреклонность композиторской воли возвела эту циклопическую постройку. В ней все грандиозно, монументально, рассчитано на громадный состав оркестра, акустику больших концертных зал. Музыкальные мысли симфонии почти осязаемы в определенности смысла, им свойственна плакатная броскость образов. Мы не знаем, возникла ли музыка на основе опубликованной композитором программы или последняя лишь комментирует ранее написанное произведение. Но, пожалуй, это безразлично, ибо, несмотря на сложность и новизну языка, содержание симфонии понятно каждому. Надо быть преднамеренно глухим к восприятию внутренней сущности музыки, чтобы не понять величия образов радости и скорби, жестоких испытаний и грядущего торжества. В конкретности образов, в мастерстве драматургического развития — выдающееся достоинство музыки Седьмой симфонии.

В горделивой поступи начальной темы симфонии, в размашистости ее мелодических интонаций, в ясности мажорного наклонения нашли выражение мужественная воля, ясность сознания. По своим очертаниям тема типична для зрелого стиля Шостаковича. Характерны широта ее диапазона, связанная со смелым и свободным применением больших интервальных скачков, и своеобразие интонационного склада — диатонического в своей основе, но время от времени нарушаемого вторжением сторонних ладу звуков, и полифоничность фактуры. Едва ли мы ошибемся, сказав, что впервые композитор создал образ такой силы и непреклонности. Вторая тема дополняет первую, вносит мягкую лирику, задушевность, поэтичность устремления к далекому идеалу. Богатство человеческих чувств, радостная упоенность жизнью, воля к созидательному труду — вот из чего возникла музыка экспозиции.

В царство мужественной силы и высокой поэзии вползает откуда-то сo стороны зловещий звук барабана, а с ним — странная в своей автоматичности и какой-то неполноценности мелодия. Если бы не зловещий оскал профиля, она могла бы показаться лишь курьезной. Но с момента ее появления слушателя охватывает чувство тревоги и беспокойства. И проскользнувши сначала уродливой тенью, она начинает свое страшное шествие. В памяти всплывают стихи поэта Антокольского:

Был ранний час, наверно, лучший в мире,
Начало жизни, песни и труда.
Младенцев кротких матери кормили,
Пылили по степным шляхам стада,
Шла в пионерском лагере зарядка...
Пел песенку задумчивую дрозд.
Страна дышала в мирном изобильи,
В сверканьи жизни, песен и труда...
В то утро раннее враги бомбили
Советские порты и города.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Рожденная бурей

(О Седьмой симфонии Д. Шостаковича)

И. МАРТЫНОВ

Содержание