Выпуск № 12 (85) | 1940 - страница 8

себе кумиром: будь это любовь, красота, свобода, добро, справедливость и даже своя собственная личность, свое я, но только не отвлеченный звук!»¹.

В этом отзыве с полной ясностью высказаны основные требования, которые Глебов предъявляет к искусству. Для него искусство это, во-первых, обобщение жизни, средство ее познания и интенсивного ощущения, во-вторых, — источник этических идей, в свою очередь, питающих жизнь, одухотворяющих ее. В умозрительном плане этот критерий идейного подхода к искусству является уже сейчас всеобщим достоянием и почти школьной истиной. Но одно дело понять и лойяльно признать общепризнанную истину, другое — носить ее в себе, как органическое свойство, как неизбежную реакцию мысли и чувства на всякое впечатление от искусства. А этим одарены немногие, и Глебов относится к их числу.

Отсюда и отношение Глебова к задачам музыкознания, критики, пропаганды искусства: «...суждения о том, что сфера музыки есть только сочинение музыки и исполнение ее, по-детски наивны и провинциальны. Музыка тесно спаяна и с бытом и со всеми культурными завоеваниями человечества. Она — и искусство, и наука, и язык, и игра. Ее эволюция покалывает, что творчеству музыкальному расчищало дорогу научное исследование и широкая пропаганда культурно-музыкальных идей, т. е. деятельность интеллектуальная. Большая и вредная ошибка думать, что замкнуть музыку в четырех стенах (ремесло сочинения, ремесло объяснения правил сочинения, ремесло исполнения и ремесло объяснения правил исполнения) значит уберечь ее от «дилетантских» влияний. Музыка может дышать только в полном общении с окружающей жизнью, с ее эмоциями и мыслями и, особенно, с мыслью о самой музыке и с научным исследованием ее, как социалвного явления. Иначе — смерть, высыхание и увядание или в лучшем случае эгоистическое прозябание, ибо нельзя безнаказанно замыкаться в узкий круг местных интересов»².

В другой статье Глебов говорит о том, что критика поддерживает «интеллектуальную сферу» вокруг данного творческого явления. «А вследствие притяжения к образовавшейся интеллектуальной сфере новых слоев людей, по мере эволюции их вкусов и душевной чуткости, происходит как бы процесс дальнейшего углубления воздействия однажды созданного произведения, и, таким образом, жизнь его является тесно сплетенной с ростом культуры и человеческого сознания»³.

Такова, по Глебову, роль большой идейно-созидательной критики, не имеющей ничего общего с критикой описывающей, регистрирующей, «обслуживающей». Этот — первый — тип критики и музыкознания Глебов утверждает не только декларативно, но и всей своей писательской деятельностью. Глебов создал своего Чайковского, Римского-Корсакова, Мясковского, Прокофьева, Стравинского. Пусть многое в том, как он услышал и раскрыл этих композиторов, спорно (и хорошо, что спорно: остро-индивидуальное, подлинно-творческое не может не будоражить мысль, не вызывать споров), но никто уже, размышляя о них или изучая их творчество, не сможет пройти мимо образов, обобщений, психологических штрихов, схваченных Глебовым, ибо эти последние всегда значительн ы и ведут вглубь явления. Мусоргский — это не только его музыка, но, между прочим, и статьи Стасова о нем; от Бетховена и «бетхо-

_________

¹ «Музыка», 1915, № 207, стр. 55.

² Сборник «De musica», Л. 1925, вып. 1, стр. 17.

³ «Музыкальная культура» № 1, 1924, стр. 22.

венского» неотделимы книги Ромэн Роллана; в «сфере» Чайковского, Римского-Корсакова и других названных выше композиторов, как их неотъемлемая часть (и, следовательно, часть общечеловеческой духовной культуры), живут и многие работы Глебова.

О классически ярких, выдающихся явлениях искусства писать в известном смысле легче, чем о рядовой, смешанной повседневности. Вернее, здесь возникает иллюзия легкости благодаря тому, что «выручает» иногда сам материал. В рецензиях-откликах на рядовые явления никто и ничто тебя не выручит, если ты сам не во всеоружии знаний, творческой активности и принципиальности. Как порочно в этом смысле представление о текущей критике, как об области «ненастоящего» музыковедения.

Рядовые рецензии Глебова, напечатанные 15−20 лет назад, с интересом читаются и сейчас. И не потому, что они исторически колоритны. Они богаты мыслями и наблюдениями, которые не устаревают, ибо имеют общепринципиальное значение. На будничное, привычное он умеет взглянуть по-своему, распознавая в нем глубокие и симптоматичные явления.

Мы прослушали рядовое исполнение — скучное, но не оскорбившее нашего вкуса; пишем обычно: «не плохо», «культурно», «корректно». Глебов непременно копнет глубже. Один пример: «Я рискну на кощунство, сказав, что не только трудно слушать, но противно и досадно из-за наличия как бы штампа на исполнении и вместе с тем застывших недостатков: «Прометей», например, все еще не исполнен как быть должно, так как, повидимому, эта музыка не вошла в сознание оркестрантов до сих пор; и несмотря на такое положение, все-таки «Прометея» надо перестать исполнять и забыть, потому что в игру оркестра внедрилась зловещая для произведения манера: не живая традиция исполнения, которая остается долго после основательной выучки глубоко усвоенного произведения, а приспособляемость к недоученному, т. е. некая дилетантская манера интонирования, в которой все на вид благополучно, потому что создалась привычка скользить по трудностям, избегая слишком заметной фальши и сохраняя важный вид»¹.

Глубокая внутренняя заинтересованность в судьбе искусства, значительность критерия, с которым подходит Глебов к оценке любого явления творчества, — делают даже его резко отрицательные отзывы фактором подымающим, поддерживающим художника в его лучших устремлениях.

С некоторых пор мы стали остро ощущать в нашей текущей музыковедческой работе разрыв между наукой и публицистикой. Об этом много и справедливо говорилось на прошедшем недавно совещании по музыкальной критике в Московском союзе композиторов. Указывалась одна из причин этой разобщенности: люди с научными склонностями работают только над музыкой прошлого, критики-публицисты — только над современностью. Но в этом ли действительная причина разобщенности, или указанный несомненный факт — одно из вторичных явлений, вызванных другой, более общей причиной? А именно тем, что в работе музыковедов — ученых часто полностью отсутствуют стимулы и интересы публицистического порядка (именно поэтому они ограничивают себя работой над классикой, полагая, согласно дурной академической традиции, что здесь позволительно оставаться бесстрастным); в работе же многих профессио-

_________

¹ «К новым берегам», № 3, 1923, стр. 39 («Петроградские куранты»).

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание