Выпуск № 6 (6) | 1933 - страница 46

ским репертуаром дворян-помещиков, записывая песни именно от них, а не от крестьян, записывая с голоса так наз. «любителей» народных песен.¹

От самих крестьян собиратели начинают записывать значительно позднее, только после 60-х гг.,² но одновременно с этим начинается период сознательного классового эстетского отбора уже самими собирателями.

Первоначальный вкусовой норматив этого отбора в значительной степени базируется на утвердившейся к тому времени потребительской музыке господствующих классов, репертуаре «народных» песен (происхождение которого нами было указано); впоследствии он начинает изменяться в соответствии с изменением классовых вкусов собирателей в связи с тем, что собирательство становится делом новых классово-господствующих групп.

Итак, позднейшие сборники, возникшие на основе эстетского классового подбора песен собирателями, — исторический документ для характеристики прежде всего вкусов господствующего класса в данный исторический период, а сборники первого периода записи — материал для непосредственного изучения самой потребительской музыки господствующего класса. При этом и те и другие сборники не имеют никакого отношения к вкусам того «народа», под которым на данном этапе подразумевалось крестьянство. Если учесть, что каждый собиратель, помимо классового подбора материала его лично классово трансформировал, не только посредством, определенного классового стиля гармонизации и корректирования напева с целью приспособления его к гармонизации, но зачастую и путем типично-потребительского классового переосмысления напева (часто совершенно невольно связанного с тем, что те образы, которые составляли содержание напева в крестьянском творчестве, были ему непонятны), если учесть все эти особенности собирательства, то историю собирания песен придется охарактеризовать как историю создания во вкусе господствующих классов в различные периоды ряда стилей и репертуаров «народной» песни, имеющих очень мало общего с крестьянской песней. Более того, анализ тех песен, которые нам дают сборники Трутовского, Прача, Кашина и некоторых других собирателей первого периода, показывает, что почти третья часть этих «народных» песен не была даже освоена от крестьян, а была непосредственным результатом творчества-производства дворянской интеллигенции (в силу определенных общественно-исторических причин, стилизовавших на данном этапе крестьянскую песню), вошедшим затем в потребительский репертуар дворянства. Именно в этом разрезе музыкально-исторического исследования сборники «народных» песен наряду с «музыкальными альбомами», сериями любимых

_________

1 «Свой сборник я составлял исподволь, — рассказывает Р.-Корсаков в своей «Летописи» — во-первых, я взял в него все, что нашел лучшего (момент вкусового отбора. Е. Г.) в старых сборниках Прача и Стаховича, составлявших библиографическую редкость. Песни, взятые оттуда, я изложил с более верным ритмическим и тактовым делением и сделал новую гармонизацию (момент идеологического переосмысления. Е. Г.). Во-вторых, я поместил в свой сборник все песни, запомненные мною от дяди Петра Петровича и матери, которые слышали эти песни в 1810–20 гг. в местностях Новгородской и Орловской губерний. В-третьих, я записывал песни от некоторых своих знакомых, к музыкальному слуху и памяти которых имел доверие, напр. от Анны Ник. Энгельгардт, С. Н. Кругликова, Е. С. Бородиной, Мусоргского и других. В-четвертых, записывал песни от прислуги, бывшей родом из дальних от Петербурга губерний. Я строго избегал всего, что мне казалось пошлым и подозрительной верности» (см. Н. А. Римский-Корсаков, «Летопись моей музыкальной жизни», 1844–1906, СПБ. 1909 г., стр. 145. Подчеркнуто везде мною. Е. Г.). Как мы видим — за исключением прислуги, которая стоит на последнем месте, все остальные источники «народной» песни, послужившие материалом для сборника P.-Корсакова, — те же родственники и знакомые — потребители «народной» песни из господствующего класса, которые в свое время дали материал для сборника Прача. Значительная же часть песен заимствуется Р.-Корсаковым и непосредственно у Прача. Совершенно так же, как корсаковский, составлялись и другие сборники 30–60-х гг. (Кашин, Варламов, Гурилев, Вильбоа, Балакирев и др.). Отличаются они от корсаковского только тем ( в отношении отбора материала), что последний со свойственной ему исключительной аккуратностью и добросовестностью вполне определенно указывал почти везде источник (почти после каждой песни в его сборнике указано, от кого она записана), остальные же составители сборников не находили нужным это делать.

2 «Записывание непосредственно голосов народа — есть дело сравнительно новое» — указывает известная собирательница русских крестьянских песен Линева в предисловии к своему сборнику, выпущенному сравнительно не так уж давно — в 1934 г. (см. Е. Линева, «Великорусские песни в народной гармонизации», вып. 1, изд. Академии наук, СПБ, 1904 г., стр. XII). Признание Линевой достаточно характерно, так как в не столь далекий от нас период ее работы, отделенный в то же время более чем столетием от начала музыкального собирательства русских песен, факт записывания их от самих крестьян, а не от дворян-помещиков не утерял еще аромата новизны.

цыганских песен и т. д. представляют ценнейший материал для изучения потребительской музыки господствующих классов.

Таким образом, мы видим, что потребление в такой же, если не в большей степени, специфизирует господствующие («высшие» — по наумановской терминологии) классы, как и угнетенные классы капиталистического общества. Отсюда очевидна ошибочность второй части утверждения Наумана, где он говорит о творчестве-производстве как о спецификуме «высших» классов.

Однако проблема взаимодействия функций производства и потребления в развитии художественного творчества в классовом обществе гораздо сложнее, — далеко не в плане простого взаимодействия внутри того или иного класса. Если момент классового антагонизма отсутствовал в доклассовом обществе, то, как известно, в классовом обществе именно этот момент становится одним, из двигателей общественно-историческою процесса. Отсюда в классовом обществе взаимодействие производства и потребления в художественном творчестве становится сложным явлением, связанным с потреблением не только производства своего класса, но и класса-антагониста. Господствующие классы потребляют художественное творчество-производство угнетенных классов, и наоборот, угнетенные классы потребляют художественное творчество-производство интеллигенции, обслуживающей господствующие классы. Отсюда специфика потребительства в классовом обществе, сущность которой в том, что музыка, потребляемая одним классом, может быть продуктом идеологии другого, антагонистичного ему класса. Таким образом, потребление становится уже не всегда простым творческим осмыслением идеологически понятного явления, а классовым переосмыслением идеологически чуждого (иногда враждебного) потребителю явления. Именно в этом специфика фольклора классового общества. Фольклор становится творчеством-потреблением не на основе простого освоения, а на основе классового переосмысления. Крестьянство, осваивающее романс, созданный дворянским композитором, идеологически переосмысляет этот романс; обратно: издавая сборники «народных» песен и популяризируя их по определенным классовым соображениям, дворянство не просто видоизменяет их гармонизацию или «не точно» записывает (как это любят говорить собиратели друг о друге), а идеологически переосмысляет крестьянские песни для своего потребления и через это потребление. Этот сложный процесс взаимного классового переосмысления художественного творчества-производства господствующих классов угнетенными и наоборот, который был давно отмечен, но наивно охарактеризован на ранних стадиях «социологизации» фольклористики, как «взаимодействие музыки (или вообще искусства) города и деревни», имеет однако одну особенность, которую необходимо подчеркнуть, хотя мы ее уже отмечали, — а именно, что степень идеологического переосмысления господствующими классами художественного творчества-производства угнетенных классов совершенно несоизмерима со степенью противоположного явления — переосмысления угнетенными классами художественного творчества-производства господствующих классов. Первое довлеет, будучи гораздо более значительным по масштабу. Это вполне понятно, если мы вспомним уже приведенную нами цитату из Маркса: «Мысли господствующего класса являются в каждую эпоху господствующими мыслями». Далее Маркс развивает это положение: «Класс, могущий распоряжаться средствами материального производства, располагает в то же время благодаря этому средствами духовного производства, так что благодаря этому он господствует в то же время в общем над мыслями тех, у которых нет средств для духовного производства».¹ Это явление разной степени идеологического переосмысления и разного масштаба производства господствующих и угнетенных классов, — представляющее результат экономической, политической, культурной гегемонии одних классов — и послужило материалом для соответствующего классового освещения проблемы фольклора в рассмотренных нами буржуазных концепций.

Отсюда в отношении вопроса о месте фольклора в современности можно сказать следующее: пролетариат, пришедший к власти, становясь господствующим классом, овладевая высотами культуры, идет вперед к более совершенным способом производства, а не возвращается к старым. Аналогичным образом обстоит дело и в отношении того производства в условном смысле слова, о

_________

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., под ред. В. Адоратского, т. IV, Партгиз, М. 1933, стр. 36. Подчеркнуто везде мною. Е. Г.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание