Выпуск № 6 (6) | 1933 - страница 41

ление (ошибочно понимаемое как абсолютное разложение), в другом же не только как творчество-потребление, но и как творчество-производство. При подобной неясности вопроса о сущности фольклора достаточно трудно договориться и об объеме объекта исследования. В основе этой неясности и неопределенности объекта лежит тот факт, что так называемое «расширение понятия» фольклора привело постепенно к тому, что под ним стали подразумевать два различные явления, имеющие лишь внешнюю общность. «Расширение понятия» фольклора и пошло по линии этого внешнего признака, причем в определенный момент вследствие этого понятие фольклора и стало обнимать два функционально-различных явления. В самом деле, после того как фольклористика стала на путь позитивного исследования и противопоставила утопическому представлению, об единовременном коллективном творчестве «народа», якобы застывшем с давно прошедших времен, концепцию непрерывной подвижности, изменяемости фольклорных явлений в процессе постепенной непрерывной переработки отдельных представителей данного общественного коллектива, — с этого момента под спецификой фольклора стал подразумеваться некий внешний, достаточно определенный признак, а именно, признак особого рода переработки художественного явления не через изменение его целиком, в плане создания творческой личности совершенно нового целостного художественного синтеза, а через изменение деталей, при неизменности основных элементов целого: переработки отдельных художественных образов произведения, представляющего для перерабатывающего его индивида известную готовую данность в целом.

Это абсолютно справедливое наблюдение принималось вне анализа его сущности в качестве объективных данных опыта. Между тем, под данный внешний признак подошли два различных по своей природе явления, а именно: с одной стороны, все творчество-потребление в целом (вне зависимости от того или иного общественно-исторического этапа его развития), а с другой — творчество-производство определенных общественно-исторических периодов — доклассового и феодального общества.

Таким образом, даже на современном этапе отсутствие ясности в объеме самого объекта изучения фольклористики — фольклора объясняется в значительной степени тем, что признаки, взятые как определяющие качественную специфику явления, в сущности были признаками не основными, а лишь, второстепенными. После того, как было, установлено, что такие определения фольклора, как «народное творчество», с противопоставлением ему индивидуального, или как устного творчества, с противопоставлением ему письменного (книжного), совершенно неудовлетворительны, вследствие чего эти первые наивные попытки классификации стали находить все меньшее и меньшее количество сторонников — после этого фольклористы русской школы, акцентировавшие момент творческой специфики фольклора, далеко не всегда и не достаточно четко указывали, в чем особенность, специфика, фольклорного творчества и чем оно в сущности отличается от нефольклорного.

Четкое определение этой специфики в сущности отсутствует, оно в большинстве случаев подменяется описательными характеристиками, сущность которых сводится к тому, что при фольклорном творчестве произведение подвергается лишь частичной переработке, при этом единичная, частичная переработка еще не может рассматриваться как фольклор, специфика фольклора в последовательной переработке различными индивидами, т. е. определенной социальной средой.

Как мы видим, часть этих признаков одинаково применима и к обеим функциям творчества, часть как будто акцентирует потребление, во всяком случае налицо не выяснение вопроса о специфике фольклора, а, наоборот, его запутывание, благодаря отсутствию четкой дифференциации с точки зрения функций творчества. Запутанность, вопроса о природе фольклора усугублялась и тем, что при отсутствии аналитического подхода к изучаемому явлению с точки зрения его функциональной творческой сущности нельзя было во всей полноте поставить чрезвычайно важную проблему изменяемости соотношений обеих социальных функций творчества (производства и потребления) в процессе общественно-исторического развития. Между тем это соотношение имело одни (значительно более простые) формы, скажем, в доклассовом обществе и приобрело совершенно иные (чрезвычайно сложные) формы в капиталистическом обществе. Отсутствие функционального критерия у историков искусства и фольклористов привело к тому, что первые, благодаря вовлечению в орбиту исследования художественных явлений только в разрезе производственно-творческой функции и изучения преимущественно

музыки позднейших периодов, стали игнорировать эти явления в их творчески-потребительной функции (т. е. не столько дифференцировали эти два функциональные явления, сколько абстрагировали одно из них). В то же время фольклористы, до последнего времени часто игнорировавшие потребление современного художественного производства, долго изучавшие преимущественно музыкальную практику более ранних формаций, когда соотношение функций творческого производства и творческого потребления имело более простые формы, не дифференцировали эти функции вовсе, что и привело к отсутствию ясности, как в объеме понятия фольклора, так и в вопросе об его природе.

Вопрос об анализе функциональной сущности художественных явлений приобретает особое значение в связи с постановкой проблемы фольклора в наши дни в советской науке, которая совершенно справедливо заострила вопрос на том моменте, что фольклор следует изучать не только как факт, но и как фактор, т. е. акцентировала значение социальной действенности современного фольклора. Фольклор стал рассматриваться как явление, имеющее живое идеологическое воздействие в современности. В этом аспекте фольклорное явление можно рассматривать: во-первых, с точки зрения воздействия того или иного явления, как такового, в среде своего распространения, во-вторых — с точки зрения использования этого явления в иной среде другим классом, как орудия классовой борьбы. Именно в этом плане стремятся использовать историческую часть фольклорных явлений живые реликты прошлого — фашизм и местные национал-шовинистические течения. Наиболее архаические виды «живой старины» — пережитки феодальной художественной культуры — объявляются национальной самобытностью, «образцом» для современного творчества-производства. Таким образом снова актуализируется в области искусства старый реакционный лозунг: «назад к прошлому».

Одной из первоочередных боевых задач советской фольклористики является решительная борьба с фашистским демагогическим использованием фольклорных реликтов. Предпосылка этой борьбы — прежде всего разоблачение узкого и одностороннего буржуазного взгляда на фольклор только как на «живую старину», борьба с акцентированием буржуазной наукой в фольклоре моментов так называемого оседания культуры господствующих классов, моментов, исторически обусловленных самим фактом классового господства, и игнорирование элементов творческого классового переосмысления, сопровождающего это «оседание». Для советской науки сущность фольклора не в реликтах, а прежде всего в функции творческого потребления; реликты же представляют историческую категорию, подлежащую наряду со всяким культурным наследием критическому преодолению на практике с теоретической помощью историко-марксистского исследования. Следовательно, речь идет о критическом классовом освоении этих явлений, а не об их механической ликвидации.

Эта единственно верная линия борьбы с реакционными тенденциями в науке о музыкальном фольклоре в некоторых случаях однако подменяется левацкими паническими теориями, в сущности только маскирующими ориентацию этих теорий в самом главном на буржуазную фольклористику. Эти левацкие настроения нашли свое выражение напр. в сборнике «Проблемы фольклористики», изданном на языке «идиш» в 1932 г. Институтом еврейской культуры Украинской Академии наук.¹

Во вводной методологической статье редактор сборника М. Винер ставит в сущности не проблему фольклора, а проблему «фольклоризма» — по его собственному определению, т. е. проблему использования фольклорных реликтов господствующими классами капиталистического общества. Подавленный тем, что господствующие классы используют фольклор в своих интересах, Винер приходит к выводу о необходимости радикального решения вопроса о фольклоре, а именно уничтожения фольклора вовсе — как только реликта прошлого, обреченного историей на вымирание.

Занявшись вопросом об использовании фольклора «фольклоризмом», автор в то же время почти не уделяет внимания немаловажному вопросу о самой сущности фольклора. В результате в этом основном вопросе он оказывается во власти установок той самой буржуазной фольклористики, с которой борется.

_________

¹ Институт еврейской культуры при Всеукраiнской Академii наук, Етнографiчна секцiя, «Проблеми фольклорiстики», 3б. 1. За ред. М. Еiнера. Харкiв–Киiв, 1932. (Цитирую по титульному листу на украинском языке. Е. Г.)

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание