Выпуск № 5 (5) | 1933 - страница 45

Прим. 22.

Прим. 23.

Ho как глубоко-различны они, несмотря на все свое явное тематическое единство. Как глубоко различен во всех этих трех (наудачу взятых) примерах колорит, буквально преображающий каждую из этих тем, придавая каждой из них своеобразный, ей только присущий характер!

В пределах одной части мы указывали уже на монотематизм главной и побочной партии в Allegro, монотематизм всей 1-й части Scherzo и т. д. Мы говорили также, что этот монотематизм усугубляет впечатление статичности симфонизма Бородина (но никогда не производит впечатления монотонии, однообразия). Именно в симфоническом развитии пытался Бородин преодолеть статику, привлекая для этого все возможные средства выразительности.

Но статика осталась довлеющей в симфонизме Бородина. Преодолеть ее Бородин и не смог бы. Это было обусловлено всей его идеологической умонаправленностью.

Мы не будем останавливаться на разборе остальных частей «Богатырской симфонии».¹

Сказанного — на наш взгляд — достаточно, чтобы отчетливо и ясно представить себе основные черты симфонизма Бородина в центральный период его творчества.

Так же, как и в пределах отдельной части, все симфоническое развитие раскрывает (с разных сторон), дополняет и комментирует основную тему-идею, так и в масштабе всей симфонии каждая часть ее раскрывает, органически дополняет и комментирует симфоническое Allegro, являющееся идейным ядром всего этого грандиозного произведения.

«Богатырская симфония» — интереснейший и, пожалуй, единственный памятник русского симфонизма, со всей глубиной отобразившего идеологию национального либерального просветительства 60–70-х годов.

Этот памятник, воздвигнутый на почве глинкинских традиций, поднялся настолько высоко, что привлек к себе восторженное внимание искушенного в музыке Запада, куда он и был обращен.

В России же он на долгое время остался мертвой и громоздкой глыбой: его затмил трагический пафос лирического симфонизма Чайковского, получившего сочувственный отклик мятущейся русской интеллигенции 80-х, 90-х и 900-х годов.

Спокойный, оптимистически-величественный эпос Бородина оказался чуждым противоречивой путанной эпохе конца XIX в. — эпохе

_________

¹ Подробный разбор таких произведений, как «Князь Игорь» или «Богатырская симфония», является — на наш взгляд — задачей отдельного исследования, не укладывающегося в рамки нашей работы.

реакции и растущего революционного движения, эпохе мистических «метаний» и буржуазной спекуляции, эпохе феодальных реминисценций и пятившегося назад народничества.

Лишь Глазунов остановился у этого памятника, чтобы пойти потом — по другой дороге.

В этом нет ничего удивительного, так как и сам Бородин скоро отошел от своей грандиозной эпической симфонии. В 1880 г. (за год до «1 марта», за год до смерти Мусоргского) появилась его симфоническая картина «В Средней Азии» — произведение, показавшее глубокий и симптоматический поворот в творческом пути композитора.

Симфоническая картина «В Средней Азии» занимает особое место в творчестве Бородина. Это небольшое произведение, которое сам Бородин назвал симфонической картиной («esquisse symphonique»), сыграло роль определенной вехи в творческом пути композитора. Поворот от монументального величественного эпоса к интимному, изящному лиризму, поворот, исторически обусловленный эволюцией русского либерализма 60–80-х годов, нашел яркое отражение в этой симфонической миниатюре Бородина.

Интересна и глубоко показательна история этого произведения. Симфоническая картина «В Средней Азии» написана была Бородиным в 1880 г. и предназначалась для музыкальной иллюстрации «живых картин из русской истории патриотического характера», которые включены были в программу «торжественного» празднования 25-летнего юбилея царствования Александра II. Этим самым Бородин как бы сводил счеты с либеральными устремлениями «кучкизма» — вряд ли этот шаг был бы возможен для Бородина 60-х годов!

Однако анализ этого произведения — как мы увидим ниже — показывает глубокую противоречивость внутреннего перелома, происходившего в творческом пути Бородина в этот период «кризиса» русского либерализма. Несомненно, Бородин был связан «заказанной» ему темой музыкального сочинения. Условия «заказа» однако допускали различную трактовку, различные методы раскрытия содержания этой темы. Для того чтобы понять, какой же путь здесь выбран был композитором, обратимся прежде всего к самой теме.

Бородин сам приводит программу этого произведения:

«В однообразной, песчаной степи Средней Азии впервые раздается чуждый ей напев мирно русской песни. Слышится приближающийся топот коней и верблюдов, слышатся заунывные звук восточного напева. По необозримой пустыне проходит туземный караван, охраняемый русским войском. Доверчиво и без боязненно совершает он свой длинный путь под охраною русской боевой силы. Караван уходит все дальше и дальше. Мирные напевы русских и туземцев сливаются в одну общую гармонию, отголоски которой долго слышатся в степи и, наконец, замирают вдали...»

Как мы видим, — «речь идет об успехе русского оружия в Средней Азии» — по словам самого же Бородина (в письме к Гаврушкевичу от 6 мая 1886 г.). Однако уже в самой программе он неоднократно стремится подчеркнуть мирный характер «русской боевой силы» в Средней Азии («напев мирной русской песни»; «доверчиво и безбоязненно совершает он свой длинный путь под охраной русской боевой силы»; «мирные напевы русских и туземцев сливаются в одну общую гармонию...» и т. д.

«Русское оружие несет с собою мир в национальное процветание» — вот, собственно, основная мысль программы-задания, в которой без труда можно видеть довольно четко выявленные националистско-патриотические тенденции русской империалистической политики на Востоке. Таково было задание («официальное» — как мы знаем), творчески разрешить, выполнить которое — однакоможно было, конечно, по-разному.

Посмотрим, как подошел, как пытали раскрыть музыкально эту программу Бородин. Основа: неподвижная пустыня (фон) «широкий, заунывный, статичный напев мирной русской песни («русская тема») (см. парт., такты 1–13):

Прим. 24.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Прим. 22.

Прим. 23.

Прим. 24.

Содержание