Однако для критики, когда она дает оценку творческой работы композитора, особенно важно установить, в первом или втором положении композитор находится, беря новые высоты.

Когда вы, т. Таранущенко, пишете обо мне, что: «нам кажется, что композитор как-то отграничил себя от многих творческих вопросов современности и не сумел еще отойти от ошибок прежних творческих установок», — то все это в вашей интерпретации звучит как некая механическая вставка, навязчивая идея, легкомысленная игра в глубокомысленность.

Почему?

Да потому, что вы совершенно не установили то основное, что выражало и выражает мое творчество, не отметили, чем оно сильно и чем оно слабо, не нашли тех элементов, которые на новом этапе моего творческого пути нужно развить, и тех элементов, которые тормозят мой рост. От каких же установок мне прикажете отходить?

Итак, мысль, которая при других «установках» рецензии могла бы быть глубокой и вызвать определенные творческие идеи — в данной рецензии куца, беспомощна и только запутывает положение.

Вы чрезвычайно легко расправились с циклом «Эпизоды из 1905 года». Мною этот цикл писался 2 ¹/₂ года и значительно менее легко. Я упорно искал интонационный язык, способный передать дух и характер событий 1905 года, быт и борьбу рабочего класса, стремился к социалистическому реализму в музыке.

Мне думается, что цикл этот, в своей последней редакции, получился нисколько не слабее цикла «Проклятое прошлое», но интонационная его структура, конечно, несколько отлична от интонационности передачи некрасовской поэзии.

Это естественно.

Для «1905 года» пришлось искать интонации и ритмы более массовые, более плакатные, более прямолинейные.

Вы, т. Таранущенко, не потрудились об этом подумать, а нашли только абстрактный «примитивизм», причем ни с того ни с сего связали его с «практикой б. РАПМ». — Вот оно, действительное упрощенство нашей критики!

Но остановимся на оценке восхваляемого вами цикла «Проклятое прошлое». Вы пишете: «Характерная, бесспорно положительная черта творчества Коваля — это стремление композитора подчинить музыкальный материал замыслу, идее произведения, в данном случае задаче отображения в музыкальных образах некрасовской "музы гнева и печали", раскрытия мрачных страниц царской России, — другое дело, правильно или неправильно взятая тема или отдельные ее звенья истолкованы композитором и находит ли он нужные средства для ее музыкального воплощения». Читая эту очередную вашу «глубокомысленность», я невольно вспоминаю бессмертное изречение Кузьмы Пруткова:

—Вы любите ли сыр? —
Спросили раз ханжу.
— Люблю, — он отвечал,
Я вкус в нем нахожу...

О композиторе, который не стремится подчинить музыкальный материал замыслу — вы бы совсем не разговаривали, т. Таранущенко! Да и найти такого композитора вы смогли бы только, пожалуй, в сумасшедшем доме. Заслуги в стремлении подчинить музыкальный материал замыслу — нет никакой. Другое дело, если бы вы разобрали, что нового я дал в этом цикле, как зазвучала некрасовская поэзия, куда заострен стиль этого цикла.

Если выкинуть из вашей рецензии несколько общих словечек о достоинствах цикла («яркость образов», «музыкальная действенность», «ясность и выпуклость песенных мелодий»), — то останется только то, что цикл написан «под влиянием Мусоргского и Даргомыжского».

Если это действительно так, то грош цена этому циклу. Он не может иметь действенности — ибо эпигонство бессильно. Вы, т. Таранущенко, и здесь только запутали вопрос.

На вашей оценке показанных в концерте эскизов к опере «Земля встает» останавливаться не буду, так как сам смогу серьезно судить о них только тогда, когда закончу все произведение.

Несколько заключительных слов.

Вас удивляет та горячность, которую я проявил в разговорах с вами о вашей рецензии. Вы приписали это моей обиде.

Я действительно обижен на тот факт, что в то время, когда композиторы работают над разрешением серьезнейших творческих проблем — наши критики принижают это значительное до самого ничтожного и пустого. Я обижен на то, что наши критики не желают творчески думать и волноваться, предпочитая благодушие.

И наконец, я просто разозлен на то, что некоторые наши критики занимаются не

столько музыкой, сколько политиканством, составляя свои рецензии по модным рецептам:

«Раз ударь — два раза погладь».

Или так:

«Раз погладь — два раза ударь».

К. Корчмарев

Встреча композитора со слушателем

В нашей творческой практике мы не имеем возможности вследствие разобщенности аудитории и композитора проверить непосредственную реакцию слушателя на наши произведения. Результаты этого очень печальны. Композиторы зачастую идут по ложному пути и создают произведения, якобы рассчитанные на массовое восприятие, а на практике очень далекие от вкусов даже музактива, т. е. художественного авангарда массовой аудитории.

Где в настоящее время композитор может столкнуться со своими слушателями? Это может быть только в тех случаях, когда впервые исполняются его симфонические или камерные произведения. Но это по большей части происходит в концертных залах центра, перед специфической публикой, которая (нечего греха таить) в таких случаях значительно пополняется друзьями автора. Произведение отзвучит, и автор, «быв похлопан», уходит после концерта домой. Если учесть еще печальное положение нашей музыкальной критики (особенно конкретной), то получится положение, при котором композитор может двигаться вперед лишь инстинктивно, наощупь. И сколько бывает случаев, когда он идет по ложному пути, тратя много творческих сил на такую работу, которая ему, кроме огорчений, впоследствии ничего дать не сможет.

Композитор должен найти контакт с аудиторией. Это ему насущно необходимо. Но как это осуществить? При содействии различных организаций можно найти несколько способов общения с нашим массовым слушателем. Ведь сумели же писатели в ЦПКиО им. М. Горького создать «Дом писателя», где ежедневно устраиваются такие встречи с читателями и обсуждение произведений. Такая форма работы для композиторов вполне осуществима, и если ССК этим займется, то привлекать рабочий актив на такие встречи будет не труднее, а пожалуй даже легче, чем на встречи с писателями, потому что здесь обсуждению все-таки будет предшествовать концерт.

Далее, наши авторские выставки, довольно широко развернувшиеся в истекшем концертном сезоне, оказывались адресованными в пустое пространство. Никто из принимавших участие в этих концертах не сможет толком объяснить, для кого они были организованы, какая аудитория должна была заполнять залы этих концертов (почти пустовавшие) и что они дали авторам исполненных произведений, кроме большого количества возни и некоторого разочарования. Мне думается, что и на такие выставки надо привлекать организованного слушателя, притом не слушателя «вообще», по разверстке мест, а художественный актив из литературных и музыкальных кружков. Тогда мы сможем обеспечить обсуждение наших работ и, кроме того, обычные формы одобрения, имеющие место в концертной обстановке, будут при таком составе слушателей в известной степени показательны.

Наконец, есть еще одна область, где возможна непрерывная и притом весьма плодотворная работа композиторов с аудиторией, не ограниченная пространством и количеством слушателей. Это — радиовещание. Здесь речь идет не о том, что радиовещание явлется по существу основным исполнителем и пропагандистом новых произведений советских композиторов. Это уже признано и узаконено. Речь идет об организованных творческих показах произведений одного какого-нибудь композитора и последующем письменном обсуждении его творчества всей аудиторией радиослушателей Советского Союза и даже заграницы.

Надо констатировать, что эта работа радио уже началась помимо участия Союз советских композиторов и уже дает кое-какие результаты.

Занялось этим делом центральное красноармейское вещание, по инициативе композитора Тарнопольского (муз. редактора красноармейского вещания). В настоящее время проведено уже несколько таких показов. Но надо сказать, что для начала такого интересного мероприятия время выбрано чрезвычайно неудачно. Лето является наименее благоприятным временем года для радиоприема, во-первых, вследствие обилия грозовых разрядов, совершенно искажающих передачу; во-вторых, распространяемость радиоволны в летнее время понижается в десятки раз по сравнению с осенью и зимой; в-третьих, надо учесть, что количество слушателей летом сильно падает

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

К. Корчмарев

Встреча композитора со слушателем

Содержание