на исполнении Шопена, систематически выступая с клавирабендами, составленными целиком из произведений этого композитора.

Между тем наша музыкальная критика словно не замечает, что Брюшков со времени варшавского конкурса играет с каждым годом все хуже и хуже, что Шопен в интерпретации Брюшкова— искажен, салонизирован, обеднен, что от великого композитора польского народа, отразившего в музыкальных образах благородство и героизм, трагическое отчаяние и мужественный протест, драматическую борьбу и лирическую скорбь угнетенной нации, — в интерпретации Брюшкова остается лишь безразличная, пустая и внешняя красивость.

Четыре года тому назад один из наших крупнейших критиков исполнительства проф. Г. М. Коган, мимоходом в одной из статей обронил следующую фразу («Советская музыка», 1933 г., № 4, стр. 108): «За последнее время кое-кто из наших пианистов начал отдавать чрезмерную дань той салонной „поэзии“, той застойной, дряблой лирике, математическим пределом которой — на советской пианистической эстраде — является игра Брюшкова. К сожалению, „образец“ встречает так мало отпора на страницах печати, что даже весьма талантливые пианисты отправляются вслед за ним искать поэзии на путях Надсона и Ратгауза, а не на путях Пушкина и Гете».

Несомненно — исполнительство Брюшкова является образцом разложения так называемого «романтического пианизма», повторением приемов Игнаца Фридмана, Бакгауза, Ив Ната и др., но уже без их пианистического блеска. Вместо углубленного, синтетического раскрытия пластичной шопеновской формы, Брюшков устремляет свое внимание на показ отдельных «выразительных эпизодов». Вместо страстной напряженности и конфликтной контрастности шопеновской музыки слушателю преподносятся лишь безразличные, почти нивелированные Брюшковым музыкальные образы, эмоциональная сниженность исполнения которых стоит в резком противоречии с заложенными в этих образах богатством и силой эмоций, настроений, мыслей. Поэтому не трагична в интерпретации Брюшкова соната b-moll, поэтому нет достаточной смены настроений в исполняемых Брюшковым ноктюрнах (Fis-dur, f-moll, F-dur), средние части которых контрастируют и этим оттеняют общее настроение произведения (относительно лучше в этом отношении исполняется Брюшковым F-dur’ный ноктюрн). Бессодержательно-красивыми «пустячками» звучат у Брюшкова и шопеновские мазурки. Наконец, крайняя неряшливость выступления Брюшкова в МГУ (концерт в Консерватории был проведен весьма тщательно!) — скомканные куски в 1-й части сонаты h-moll, недоигрывание концов отдельных эпизодов с перескакиванием на последующие, — производит естественно самое неблагоприятное впечатление.

Ю. Брюшков несомненно способный пианист. Легко достигнутый им успех и наличие эстрадных данных сослужили ему, однако, плохую службу, вызвав легкомысленное отношение к своей деятельности, к своему творческому труду. Брюшков замкнулся в узком круге произведений, не обогащая свой репертуар, не повышая свои пианистические возможности. Полная оторванность от общественно-музыкальной жизни также не способствует росту его художественного мировоззрения. Брюшков деградировал, отстал от уровня нашей концертной жизни; талантливая музыкальная молодежь обогнала его, и если он не задумается всерьез о своей дальнейшей музыкальной деятельности, то окончательно потеряет свою, все редеющую, аудиторию.

Совершенно иную картину интерпретирования Шопена показывает высокоталантливая молодая пианистка — Мария Гринберг, лауреат 2-го всесоюзного конкурса исполнителей.

М. Гринберг прежде всего — интерпретатор в самом глубоком творческом смысле этого слова. Исполнение для нее всегда, в большей или меньшей степени, является разрешением той или иной творческой задачи.

М. Гринберг — культурная и тонкая исполнительница. В то же время она подлинный мастер фортепианной игры.

Однако в исполнении М. Гринберг за последние годы проявляется существенный недостаток: подчеркнутость самого «интерпретирования», открытая демонстрация намерений, что само по себе, вне зависимости от своей внутренней субъективной логичности и даже непосредственности всегда объективно воспринимается слушателем как искусственность, надуманность. Искусство убеждает тем больше, чем меньше «выпирает» в нем голая, нарочитая тенденциозность. Но надо сознаться, что именно эти отрицательные стороны игры М. Гринберг — надуманность и подчеркнутость интерпретации — в работе пианистки над Шопеном чрезвычайно сильно сгладились, а порой и совершенно исчезли. Несомненно, глубокий вдумчивый подход к шопеновскому стилю, овладение этим стилем, принесли огромную пользу

пианистке. У Гринберг появляется подлинная непосредственность и простота в исполнении.

Трудно сказать, явится ли настоящая исключительно плодотворная работа М. Гринберг над Шопеном переломным этапом в ее развитии вообще, но, во всяком случае, Шопен в интерпретации Гринберг заметно выделяется в ее общем исполнительском стиле. Тем более досадно констатировать рецидив основных недостатков пианистки в интерпретации финала сонаты h-moll. Вся ее «умная» планировка динамики и агогики финала повисла в воздухе всилу своей нарочитости и надуманности. Это лабораторное экспериментирование сразу вывело аудиторию из состояния напряженного «сопереживания», заставив ее с большим или меньшим интересом, но с неизменным холодком следить за оригинальничаньем пианистки.

Бросая общий взгляд на стиль интерпретирования Шопена М. Гринберг, нужно сказать, что, несмотря на наличие отмеченных принципиальных недочетов, ей удалось всеже во многом перестроить свою исполнительскую работу и вникнуть в самую сущность шопеновской музыки, что, несомненно, говорит о творческом росте этой пианистки.

Чрезвычайно большой интерес представляет самая юная делегатка на шопеновский конкурс — Роза Тамаркина. Ее интерпретация Шопена резко отличается от интерпретации Брюшкова. Мужественность, драматичность, волевая активность, темпераментность и яркость — таковы характерные черты ее исполнения. Несомненно, Роза Тамаркина раскрывает наиболее значительные элементы шопеновской музыки — напряженную эмоциональность, драматизм и трагическую скорбь.

О технической стороне исполнения «Фантазии» не приходится вообще говорить, ибо Роза Тамаркина исполняет все с исключительной виртуозностью. Героично и мужественно играет. Тамаркина полонез fis-moll. В исполнении «Скерцо» b-moll крайне радует полное отсутствие всякой салонной сентиментальности, столь частой при исполнении этой пьесы. В прекрасно исполняемой ею сонате h-moll несколько спорно резкое изменение темпа в последнем проведении темы в финале. Зато в Largo сонаты поражает слушателя глубокая сосредоточенность исполнения, — для столь молодой пианистки, как Роза Тамаркина, явление исключительное.

В. Дельсон

Концерты из произведений советских композиторов

Программа второго вечера из цикла концертов симфонических произведений советских композиторов, проводимого Мосфилом совместно с ССК (14 января 1937 г.), состояла из «Полевой симфонии» И. П. Шишова, 2-го фортепианного концерта Л. А. Половинкина и сюиты из балета «Днепровские пороги» Н. П. Иванова-Радкевича. Первые два сочинения исполнялись впервые.

«Полевая симфония» Шишова написана в спокойных, мягких тонах. Музыкальный язык симфонии достаточно прост и ясен. Композитор широко использует народно-песенные обороты (напр. — главная тема 1-й части симфонии, тема 3-й части), а в финале симфонии вводит подлинные темы песен народов СССР.

Наиболее удачным, несмотря на известную пестроту и эклектичность музыкального материала, является финал симфонии, яркий и радостный. Не плоха 3-я часть (по замыслу автора — «ночь, отдых; меняющиеся образы, тени ночи уносят человека в область мечтаний»). Но надо отметить, что это Andante написано в несколько импрессионистских тонах и противоречит общему характеру симфонии. Значительно слабее первая часть. В ней особенно чувствуется основной недостаток всего произведения— отсутствие подлинно симфонического развития, фрагментарность.

Следует отметить вполне корректную инструментовку симфонии (особенно ярка по оркестровой звучности — 2-я часть).

Неприятное впечатление произвел новый фортепианный концерт Л. А. Половинкина, с неумеренными «реминисценциями» из Рахманинова и .. вальсов-бостон. Это сочинение надуманное, неискреннее, местами даже безвкусное. Нельзя иначе рассматривать этот концерт как случайный творческий срыв композитора.

Сюита из балета «Днепровские пороги» Иванова-Радкевича хорошо известна по неоднократным исполнениям. Основное достоинство сюиты — яркая, красочная оркестровка. Некоторые части ее, как например «Солдатский пляс», заставляют вспомнить «Масляную» из «Петрушки» Стравинского, влияние которого дает себе чувствовать почти во всем сочинении.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

В. Дельсон

Концерты из произведений советских композиторов

Содержание