Выпуск № 12 (41) | 1936 - страница 33

войны, сдружившиеся с бедствиями, люди ищут развлечения в грубо возбуждающем, похотливом искусстве. Театр стал балаганом, в котором зритель спокойно смотрит, как перед его глазами проходит ряд сцен: прекрасное, делающее человека счастливый состояние душевного беспокойства, испытываемого при подлинном наслаждении произведением искусства, — боязливо избегается; зритель доволен, что его щекочут пошлыми шутками и мелодиями или ошеломляют бесчинствующими, без цели и смысла, машинами. Привыкнув в жизни ежедневно испытывать лишь оглушающие удары, постарались производить и здесь лишь оглушающее впечатление. Следовать за постепенным развитием чувства, за искусно построенным нарастанием интереса — считают напряженным, скучным и — результат невнимательности! — непонятным занятием.

Очень противоречивые во всех отношениях суждения (следствие только что указанных причин) слышал я об опере «Ундина». Я старался быть насколько возможно беспристрастным, хотя в то же время не мог удержаться от ожидания чего-то значительного, на что мне давали полное право сочинения г. Гофмана. Тот, кто в таком пламенном порыве фантазии, с таким глубоким умом мог так почувствовать дух Моцарта (первая часть фантастических рассказов в манере Калло), как Гофман в рассказе о Дон-Жуане, тот не может дать ничего посредственного, он может в крайнем случае приблизиться к границе посредственности, даже нарушить ее, но не может, опустошенный, блуждать в ее пределах.

Обработка сюжета представляется рецензенту¹ сделанной в виде драматизированной сказки, в которой многие внутренние связи могли бы быть обозначены определеннее и яснее. Г-н Фуке слишком хорошо знал сказку; в таких случаях часто бывает возможен некоторый самообман, заставляющий предположить, что и другим все известно так же хорошо. Но здесь нет ничего непонятного, — как многие стараются утверждать.

Тем более четкой и ясной, в определенных красках и очертаниях создал оперу композитор. Это действительно одно целое, и рецензент, после многократного прослушивания, не может припомнить ни одного места, где бы он хоть на мгновение вышел из того магического круга образов, который вызвал в его душе композитор. Да, композитор с такой силой, от начала до конца, возбуждает интерес к музыкальному развитию, что, действительно, после первого же прослушивания схватываешь целое, а отдельные части исчезают с подлинно художественной невинностью и скромностью.

С редким самоограничением, все величие которого может оценить лишь тот, кто знает, что значит пожертвовать блеском мгновенного успеха, г. Гофман пренебрег обогащением отдельных музыкальных эпизодов за счет других; а ведь так легко впасть в этот соблазн, привлекая внимание к подобным эпизодам с помошью более широкого развития, чем это свойственно им — частям художественного организма. Неудержимо идет композитор вперед, руководимый одним лишь явным стремлением быть всегда правдивым, всегда усиливать нарастание драматического действия, вместо того чтобы в своем быстром движении задерживать или сковывать его. Превосходно и разнообразно очерчены им характеры действующих лиц, их окружает — или, вернее, создается всем окружающим — призрачная, вымышленная жизнь с ее сладостными страхами, составляющими своеобразие сказки.

_________

¹ Веберу. Ред.

Ярче всего — образ Кюлеборна (рецензент, как и Фуке, предполагает знакомство читателя со сказкой), выделяющийся благодаря особенностям мелодий и инструментовке, которая — верная спутница Кюлеборна! — возвещает его жуткое приближение. Поскольку он появляется хоть и не всегда как сама судьба, но всеже как ближайший носитель ее воли, — такой прием очень правилен. Рядом с ним милое дитя струй, Ундина, чьи звуковые волны то грациозно гримасничают и подергиваются рябью, то мощно возвещают ее властительную силу. Наиболее удачной и очерчивающей весь облик Ундины представляется рецензенту ария во 2-м действии, сделанная до такой степени изящно и остроумно, что она может служить маленьким предвкушением всего целого и потому дается здесь в приложении.¹

Пылкий, взволнованный, колеблющийся, склонный ко всякому проявлению чувства Гульдебранд и набожный, простой священник, с его строгой хоральной мелодией, — наиболее значительны. Несколько на задний план отступают Бертальда, рыбак и рыбачка, герцог и герцогиня. Хоры свиты дышат светлой, радостной жизнью, местами полной необычайно отрадной свежести и веселья, в противоположность ужасающим хорам духов земли и воды, с их сжатыми, странными ходами.

Самым удачным и широко задуманным представляется рецензенту заключение оперы, где композитор дает — как венец и последний камень — всю полноту гармонии в чистом восьмиголосном расширении в двойном хоре, — а слова: «Доброй ночи всем земным заботам и великолепию» выражены мелодией, полной искреннего благоговения и глубокой значительности, подлинного величия и сладкой грусти; и это вносит великолепное успокоение в трагический конец. Увертюра и заключительный хор, обрамляя все произведение, протягивают здесь друг другу руки. Увертюра — пробуждает и раскрывает мир чудес; начинаясь спокойно, она бурно устремляется в непрерывно нарастающем натиске и, не заканчиваясь, переходит в действие, успокоенная и умиротворенная последним. Все произведение в целом — наиболее искусное из всех, какие нам дарило новое время. Это прекрасный результат совершеннейшего изучения и понимания предмета, достигнутый благодаря глубоко продуманным мыслям и точному расчету воздействия художественного материала, — ставшего образцом прекрасного искусства при помощи красивых и содержательных мелодий.

Все сказанное само собой говорит о том, что в опере есть большие инструментальные эффекты, знание гармонии — и часто новые сопоставления, — правильная декламация и тому подобные средства, безусловно имеющиеся в распоряжении каждого истинного мастера, — без полного овладения которыми немыслима никакая свобода душевного движения.

Но чтобы быть последовательным — ведь нужны же и похвала, и порицание! — рецензент не утаит некоторые пожелания, — хотя именно в «Ундине» он не хотел бы ничего иного: все в ней должно быть безусловно таким, а не иным, и, собственно говоря, следовало бы пожелать, чтобы все это появилось и в другом произведении. Но всеже можно ив одном произведении подслушать излюбленные обороты композитора, от которых его всегда должны предостеречь честные друзья, — обороты, в итоге выявляющие стиль.

Так, рецензенту бросилось в глаза — и он хотел бы, чтобы этого не было! — пристрастие к маленьким, коротким фигурам, мало разнообразным и легко вытесняющим или затемняющим кантилену; чтобы

_________

¹ Появится через несколько недель. [Ред. «Allg. musik Zeitung»].

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание