Жозеф Кальве (Франция)

Наше интервью с вице-председателем жюри скрипачей началось традиционным вопросом: «Расскажите о Ваших первых впечатлениях».

— У меня, разумеется, их очень много. Самое же главное то, что конкурс им. Чайковского — это, возможно, самое высокое по своему эстетическому уровню соревнование в мире. Отличная организация, замечательная публика, тонко разбирающаяся в исполнительском искусстве, требовательная, но в то же время и очень переживающая за конкурсантов, — можно очень много рассказывать обо всем этом. Считаю, что мне очень повезло: я принимаю участие в таком замечательном событии и имею возможность теперь в Москве слушать самых способных учеников в обществе самых известных педагогов мира.

— Вы преподаете в Парижской, консерватории. Что, по Вашему мнению, следует прежде всего развивать в учениках?

— Самостоятельность мышления. Но одновременно умение верно выразить замысел композитора, точно передать особенности его творческого почерка, характерные черты стиля.

Недавно представитель одной известной компании грампластинок рассказал мне, что ему поручено выбрать несколько вариантов записей одного классического произведения. Проблема заключалась в том, что продолжительность звучания этого сочинения у разных исполнителей колебалась от 30 до 15 минут. Некоторые, желая передать «наш век», современность, играют буквально «в реактивной» манере. Я ответил ему: «Представьте себе, что же будет через 100 лет: Вы сможете на одной пластинке уместить добрый десяток сонат Баха в «космической интерпретации!» Я считаю, что, играя современную музыку, нужно передавать характер нашего времени, но классика остается классикой, и коверкать ее — кощунство.

— Какие современные композиторы Вам нравятся?

— Я люблю современную музыку, но настоящую, а не бесплодное экспериментирование, столь часто скрывающее бездарность автора. Один из крупнейших композиторов нашего времени — Дмитрий Шостакович. Его глубокие, полные замечательных открытий творения — великий вклад в современную культуру. Как жаль, что из-за болезни он не находится сейчас среди нас! Хочу пожелать ему скорейшего выздоровления, новых больших творчески свершений.

— Как Вы считаете, в каком направлении развиевается искусство исполнения у молодого поколении скрипачей?

— В игре советских музыкантов — Третьякова, Кагана, Крысы, а также представителей очень многих скрипичных школ мира при всем разнообразии творческих индивидуальностей чувствуется очень большое внимание к технике исполнения. Она безупречна, как и современные машины. Но не надо забывать, что самое главное в музыке — это умение скрыть великолепную технику, выразить чувства и настроение композитора.

ТРЕТИЙ МЕЖДУНАРОДНЫЙ ИМЕНИ ЧАЙКОВСКОГО

A. СКУЛЬСКИЙ

Е. СЫСОЕВА

B. ГОРНОСТАЕВА

ГИВИ ОРДЖОНИКИДЗЕ

В КОНЦЕРТНЫХ ЗАЛАХ

МОСКОВСКИЕ ПРЕМЬЕРЫ

«Военный реквием» Бриттена

Эта рецензия начнется, может быть, несколько непривычно, не с анализа исполнения, а с разговора о переводе.

Известная и важнейшая особенность «Военного реквиема» Б. Бриттена — соединение в нем канонического текста заупокойной мессы со стихами Уилфреда Оуэна. Стихи Оуэна говорят как бы от лица гражданской светской мысли, тогда как латинский текст представляет культовое начало в гигантском здании оратории Бриттена. Смысловые оттенки такого объединения весьма разнообразны, многозначительны и тонки. Здесь вырастает комплекс исполнительских решений, который при любом принятом варианте должен выявить идею оратории, обнажающую суть «связи времен», проблемы жизни и смерти, конфликты социального характера, взаимоотношения между церковью и обществом.

Изысканная по форме, полная тонкой иронии, зачастую как бы не досказывающая до конца главную мысль, а с другой стороны, содержащая яркие, образные и гневные высказывания поэзия Оуэна, конечно, очень трудна для перевода.

Перевод Э. Александровой, исполненный в Москве, третий из известных нам стихотворных (в Ленинграде исполнялся перевод А. Мурина, в Горьком — К. Алемасовой). И, слушая его, вновь ощущаешь досадное художественное несоответствие текста оригиналу. Исчезла выразительность поэм Оуэна, образ, мысль стали однозначными, упрощенными. Главное же, поблекло проявление активного гражданского чувства, как, например, в соло баритона о пушке в «Dies Irae» и поэме «Гимн приговоренной юности». Нечуткость перевода лишила эти важнейшие эпизоды политической силы и конкретности. В результате в тексте стали доминировать лишь более или менее продолжительные по времени выражения чувств скорби, неуверенности, сомнений и т. д.

С другой стороны, «Военный реквием» — сочинение и в музыкальном плане чрезвычайно многообразное. В нем сложное сочетание смысловых пластов самого различного характера. Бесконечное обилие всевозможных оттенков чувств, градаций настроений, «поворотов» идей дает возможность исполнителям выдвигать каждый раз на основной план то одну, то другую смысловую линию.

В данном же случае и в интерпретации стали преобладать мотивы скорби, драматической печали, как бы взятые в целом, недифференцированно. Это одно из возможных решений. Однако следствием его явилось понижение тонуса философского звучания произведения и степени насыщенности музыкальных характеристик.

В сущности своей «Военный реквием» — произведение экспрессивно-романтическое: по размаху и сконцентрированности идей, по диапазону чувств и действующих сил, а также по средствам, способам их передачи. Поэтому оно требует соответствующей напряженности интонирования, острого ощущения «сопротивления материала».

Только при том, что внутренняя жизнь буквально каждой интонации будет очень активной, возможна передача в требуемом ключе всего неисчерпаемо богатого мира этой музыки; тогда будет передана интенсивность чувства, интенсивность мысли, интенсивность действия, интенсивность состояния — всех компонентов целого.

Надо сказать, что великолепным примером, образцом именно такого отношения к музыкальному языку «Реквиема» явилось исполнение Г. Вишневской. В высшей степени чуткое, живое, полное внутренней силы. Здесь были большие контрасты, яркость и глубина воплощения всех эпизодов, величественных и смятенных, блестящих и глубоко трогательных. Вспоминается печаль вздохов в «Lacrimosa», непреклонность взлетов каждой интонации в «Liber scriptus», гибкость свободных и радостных пассажей в «Sanctus» — везде, в любом эпизоде было найдено очень значительное, убеждающее звучание каждого элемента фразы.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка