Третья симфония Н. Пейко

Д. ЖИТОМИРСКИЙ

Премьера новой симфонии Н. Пейко, исполненной оркестром Московской филармонии под управлением Г. Рождественского, прошла с незаурядным успехом. Одна из частей (финал) была биссирована, что является редкостью в симфонических концертах. Между тем, произведение Н. Пейко могло расположить к себе отнюдь не какими-либо внешними приманками, но только действительными художественными достоинствами. Это музыка тонкая, одухотворенная, стоящая на самом высоком уровне вкуса и мастерства. По своему стилю это музыка, хотя и не взрывающая целину, но с начала и до конца свежая, современная, тесно связанная с лучшими достижениями советских композиторов.

Мне кажется, что подобные симфонические премьеры можно рассматривать как успех не только композитора, но и слушателя. Хорошо известно, что симфония — труднейший для восприятия жанр. Отрадно поэтому сознавать, что с каждым годом возрастает концертная аудитория, которая чутко, увлеченно, а нередко с глубокой сознательностью отзывается на сложные в своем богатстве явления симфонической, а также камерной музыки. Этот процесс, правда, нельзя назвать ни быстрым, ни равномерным, но все же он неуклонно идет. Мечта о том, чтобы быть как можно шире услышанным и понятым, испытываемая каждым советским художником, — исторически осуществляется. А это и есть главный фактор в наших размышлениях на данную тему. Неопровержимо, всем ходом жизни доказывается право нашего большого реалистического музыкального искусства на высший уровень культуры; только такое искусство попадет в сокровищницу народа, другое будет забыто.

Каждое время выдвигало свои большие симфонические сюжеты и концепции. В советском симфонизме последних 10–15 лет огромную роль играет сюжетика, возникшая в значительной мере под влиянием событий войны и всей мировой действительности 40–50-х годов. Я говорю о сюжетах, в основе которых лежит драматическое противопоставление образов бездушного, «автоматизированного» насилия, подавления, зла. с одной стороны, и высокой человечности — страдающей, борющейся и побеждающей, — с другой. Как и все большие темы — сгустки жизни, напитанные ее соками, выстраданные и в действительности и в искусстве, — эта большая гуманистическая концепция неисчерпаемо богата. К ней много раз обращались и еще будут обращаться советские симфонисты. И успех в решении этой творческой задачи всякий раз будет зависеть от голоса автора.

Поясню свою мысль. Симфония даже на очень большую тему может

не быть универсальной по охвату идей, по законченности и досказанности выводов (я никогда не соглашусь с теми, кто, игнорируя природу искусства, нормальное многообразие аспектов художественного творчества, требует от каждой новой симфонии, оперы, квартета полноты философской системы). Но, не будучи универсальной «количественно», симфония на большую тему должна быть, как мне кажется, полновесной качественно. Мы хотим ощущать ее как очаг светлого и доброго чувства, как высокий и умный взгляд на трактуемое, как выражение гражданской страстности. Все это я и называю голосом автора, то есть тем, что в конечном счете и определяет идейную направленность и общественную ценность симфонии.

Третья симфония Н. Пейко не имеет никаких программных обозначений, но драматический сюжет выражен в ней очень отчетливо. Первая и третья части озарены багровым пламенем битвы. Упрямо злое, таранящее, рождающее боль и смятение сплетается здесь с выражением сплоченной воли к сопротивлению, дерзкой отваги и всегда неразрывно связанного с ними народного оптимизма. Вторая часть — обитель сердца, эпизод чудесной задушевной лирики. Финал — тоже в основном лирический, но с более значительным философским подтекстом, по-своему глубоко резюмирующий содержание симфонии.

Диапазон творчества Н. Пейко, талантливого и мыслящего композитора, непрерывно расширяется. Это отчетливо видно при сопоставлении с его ранними вещами таких новых больших партитур, как балет «Жанна д’Арк» и Третья симфония. При этом остаются в силе некоторые общие особенности его творчества, которые, повидимому, органически связаны с индивидуальностью композитора. Пейко сильнее всего проявляет себя в области лирико-драматической и характерной; какие-то границы его возможностей начинают ощущаться там, где чувство переходит в действие и где «портреты» становятся действующими лицами.

Это заметно и в Третьей симфонии. Образы ее наиболее активных частей сами по себе метки и убедительны. Очень внушительна главная, токкатная тема первой части, выражающая бездушную механичность злой силы. Хороши и две противопоставленные ей в той же части русские темы: дружная хоровая песня мужицкой «силушки»¹ и особенно вторая (средний эпизод сонаты) ритмически своевольная, сочетающая в себе мужественную отвагу и народный юмор (дерзко-шутливое «эх, была — не была!»). Солдатская маршевая песня, суровая, скупая и, вместе с тем, внутренне страстная, потом темы вихревые, колючие, нечеловечески жесткие, а моментами стонущие и пропадающие в общем хаосе боя, — вот основные образы третьей части, наиболее масштабной и динамичной.

Однако в ряде моментов убедительность тем в качестве характеристик не подкрепляется соответствующей их внутренней сущности силой, размахом, стихийностью развития. Это особенно сказывается в первой части. Казалось бы, странно, но это именно так: сильная сторона мастерства Пейко — склонность к рациональности, экономности построения — выступает здесь в роли тормоза. «Отмеренность» и «взвешенность» отдельных (разделов композиции оказываются иногда чрезмерными, дыхание недостаточно свободным; поэтому драматическая пружина, заключенная в главной и в некоторых других темах, не получает нужного ей широкого поля действия. Возникает несоответствие между напряженностью материала и масштабом его развертывания (нечто подобное наблюдается иногда в драматических сонатных частях у Мясковского).

_________

¹ Подлинная мелодия русской песни «Уж ты, сад».

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Третья симфония Н. Пейко

Д. ЖИТОМИРСКИЙ

Содержание