ПИСЬМА В РЕДАКЦИЮ

Ответ критику

Уважаемый тов. редактор!

Прошу Вас опубликовать нижеизложенное письмо, являющееся ответом на письмо Б. Ярустовского, напечатанное в девятом номере журнала «Советская музыка».

Только что вышла в свет моя книга, посвященная Н. А. Римскому-Корсакову. В качестве первого приветствия появилось и письмо в редакцию Б. Ярустовского, не столько относящееся к Римскому-Корсакову и его характеристике в моей книге, сколько ко мне лично и моему злонравию.

Музыкальное издательство сократило мою книгу более чем вдвое, и все же из трехсот страниц нашлись всего две, которые заинтересовали Б. Ярустовского, повидимому, лишь поскольку в них попутно выражено мое несогласие с его параллельной характеристикой Волховы и Любавы Буслаевны в опере-былине «Садко».

Существо моих высказываний не передается в письме Б. Ярустовского, а говорится (и очень резко) о моем «необъективном изложении точки зрения оппонента», о моем сознательном и явно злостном цитировании его книги не по второму, исправленному изданию 1953 года, а по первому изданию 1952 года, и еще о том, что мною приписана Б. Ярустовскому «чуждая мысль», на которой я «строю далеко идущие выводы».

Жалобы и возмущение т. Ярустовского на то, что я цитирую его книгу по первому, а не по второму изданию, требуют объяснения. Книга «Драматургия русской оперной классики» вышла в свет в 1952 году (в том же году была сдана в Музгиз и рукопись моей книги), но очень быстро по выходе в свет «Драматургии» Б. Ярустовского — в 1953 году, — как это рассказывает сам автор книги, появилось второе, исправленное издание. Я (да, вероятно, и никто из читателей) понятия не имел, что продающаяся в магазинах «Драматургия» 1952 года (обсужденная в журнале «Советская музыка» в апрельском номере 1953 г.) уже вышла вторым, исправленным изданием.

Над моей книжкой еще «колдовали» в Музыкальном издательстве несколько лет, как и над другими книгами. Очевидно, у т. Ярустовского есть особые возможности влиять на издательство. Я, по крайней мере, до сих пор еще не слыхивал о такой быстроте в музыкально-издательских делах. Но при таких обстоятельствах опорочение тех, кто этими возможностями не обладает и даже не знает о спешьо выпущенном втором издании, имеет вид мало импонирующий.

Кстати сказать, второе издание «Драматургии», имеющееся у меня в настоящий момент, не меняет моего мнения о опорной позиции т. Ярустовского в вопросе о его отношении к роли Волховы. В первом издании почти ничего не говорится о ней, во втором — петитом в сноске сказано несколько фраз: «Волхова, тянущаяся к человеческому миру, помогает Садко осуществить его благородные замыслы». Однако этих достоинств Волховы оказывается недостаточно, чтобы автор книги смог отнести ее к основным силам сквозного действия (разрядка моя. — М. Г.). Между тем по сюжету и музыке оперы «Садко» именно Волхова и вдохновляет Садко и на музыкальное творчество, и одаряет его всеми возможными благами, вплоть до золота, на которое он снаряжает «тридцать и един корабль». Естественно, рядом с Садко она является главным действующим лицом в пьесе.

Положительно, у Б. Ярустовского есть какое-то личное недоброжелательство к роли Волховы — может быть, из-за «морского» ее происхождения или из-за того, что она «царская дочь»?! Особенно это становится ясным, когда, по концепции т. Ярустовского, образ жены Садко, Любавы Буслаевны, явно враждебный всем

его передовым замыслам, характеризуется как образ сквозного действия произведения! Правда, Любава Буслаевна — не какая-нибудь Морская Царевна, она законная жена Садко! Но едва ли это смогло бы повлиять на читателя, знающего оперу «Садко». Можно, конечно, по-человечески пожалеть жену Садко, учитывая разные трудности ее жизни, как ее жалел Римский-Корсаков. Но в отношении к деятельности Садко она является резко враждебной фигурой, подлинной представительницей «сквозного контрдействия». «Волос долог у них, да ум короток», — говорит о ней Садко, сам жалея ее, но, по неизбежности, расставаясь. А если он даже и возвращается к ней после двенадцати лет подвижнических окитаний, то не будь в результате этого расставания и этих скитаний огромных достижений для родины, эта новая встреча отнюдь не была бы «ярким выявлением итога всего драматического действия», как характеризует т. Ярустовский заключительный дуэт из оперы «Садко» (стр. 304 изд. 1953 г.); дуэт этот был бы пропет лишь во славу благополучно завершившегося церковного брачного союза!

Еще несколько слов о якобы приписанной мною Б. Ярустовскому «чуждой мысли». Он ведь сказал, что эта тормозящая сила (купцы-богатеи) отпала: «купцы уверовали в чудодейственную силу гусляра и перестали быть его противниками». Однако, как утверждает Б. Ярустовский, все это не дает мне права считать этих купцов союзниками Садко. Купцы перестали быть противниками, но не стали союзниками. Но, по построению Б. Ярустовского, в драме есть два лагеря: «сквозного действия» и «контрдействия». Теперь же приходится признать еще лагерь: «одумавшихся противников, но не ставших союзниками»! Но, как бы они ни назывались, им остается лишь одно, по действию оперы, — приветствовать Садко и его дружину! Поэтому вопрос этот совершенно незначителен.

Б. Ярустовский может не соглашаться с моей критикой его общественного анализа взаимоотношений главных героев оперы-былины «Садко». Но едва ли читатель присоединится к его попытке опорочить мое имя и обвинить меня в недобросовестности. Право же, я не менее его задумывался и работал (по меньшей мере полвека!) над проблемами русской оперной драматургии. Еще раз удивляюсь, что автор серьезной книги по вопросам музыкальной драматургии заинтересовался в книге другого автора лишь пустяками: приписанной ему «чуждой мыслью» или уже выяснившейся историей с первым к вторым изданием его книги.

Михаил Гнесин

25 сентября 1956 г.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

ПИСЬМА В РЕДАКЦИЮ

Ответ критику

Михаил Гнесин

Содержание