чиналось настоящее углубленное ее изучение. Детально штудировался учебник Римского-Корсакова, дополнявшийся устными объяснениями Р. М. Что касается задач, то мы решали неисчислимое количество их по известному пособию А. Аренского («1000 задач»), причем Р. М. всегда бывал очень доволен и весел, когда кому-нибудь из нас удавалось так написать четырехголосную задачу с фигурациями на данный средний голос, что другие ученики не могли определить, какой именно из голосов в этой задаче был дан Аренским.
Р. М. заставлял нас очень много анализировать дома, в классе же одним-двумя вопросами он сразу определял: выполнил ученик его задание или нет.
О гармонии Р. М. никогда не забывал. Будучи уже на втором и на третьем курсах консерватории, я должен был, например, делать две большие работы по гармоническому анализу «Сказания о граде Китеже» и буквально всех сочинений Скрябина.
Немало заставлял нас работать наш учитель и по полифонии, как строгого, так и свободного стиля. Писали мы фуги и для фортепиано, и для струнного квартета, и для других инструментальных ансамблей. Очень много анализировали — главным образом И. С. Баха; из произведений же русских авторов Р. М. разбирал с нами фуги своего учителя С. И. Танеева и А. К. Глазунова.
В высшей степени интересными бывали часы, посвящавшиеся инструментовке, и в частности анализу оркестрового стиля крупнейших композиторов. Много партитур Чайковского, Римского-Корсакова, Вагнера, Дебюсси, Р. Штрауса побывало на пюпитре рояля, за которым мы сидели. Вспоминаю, с каким интересом и вниманием изучал я многочисленные страницы переписанных рукой Р. М. примеров crescendo, decrescendo и tutti, взятых из партитур Вагнера. В числе прочих работ, помнится, оркестровали мы много задач по учебнику Г. Э. Конюса, что Р. М. считал очень полезным.
Занятия по анализу форм были тесно связаны с занятиями по сочинению, а также с изучением музыкальной литературы. Учитель наш всячески внушал нам следующую совершенно правильную мысль: в композиторском классе невозможно изучить все, что должен знать молодой композитор. Он говорил, что если мы будем ограничиваться только аккуратным выполнением всех академических заданий, если мы не будем стремиться к тому, чтобы услышать и всесторонне изучить как можно больше чужой музыки, то тем хуже будет для наших собственных композиторских опытов. «Композитор должен знать все, что написано его предшественниками, или во всяком случае, стремиться к этому», — говорил Р. М. Большая часть учеников Глиэра понимала правильность этого совета и всячески старалась выполнить его, штудируя музыкальную литературу по нотам и усердно посещая концерты и оперные спектакли.
Наши консерваторские занятия с учителем обычно бывали не очень продолжительны. Р. М. умел так быстро проверить все выполненные учениками задания, так быстро, путем одного-двух вопросов, выяснить, над чем работал, что изучал ученик дома, наконец, так исчерпывающе, с одного буквально взгляда, оценить принесенное учеником новое произведение и дать ряд необходимых молодому композитору советов, что вообще и не было никакой надобности в более продолжительных беседах.
Порой Р. М. привлекал своих старших учеников для проверки задач, сделанных младшими. Вспоминаю, как мне не раз приходилось проверять задачи по гармонии маленького Юлиана Скрябина. Все мы
Р. Глиэр и Б. Лятошинский
поражались редкой одаренности этого мальчика; во всех его начальных композиторских опытах удивительно чувствовался стиль музыки его отца. Безвременная смерть этого талантливого, может быть, даже гениального ребенка, утонувшего в притоке Днепра, потрясла всех нас.
Мы — ученики — были разными по своим склонностям, по-разному писали; интересно отметить тот факт, что учитель наш, воспитывая нас в основном в традициях русской музыкальной классики, никогда, однако, не заставлял всех обязательно равняться в одну линию, никогда не мешал нам развиваться соответственно нашим склонностям. Он требовал только одного: чтобы мы были искренни в своих музыкальных высказываниях, чтобы в них неизменно ощущалась правдивость мысли и чувства, чтобы мы неуклонно повышали свой профессионализм.
*
В бытность Р. М. Глиэра в Киеве им был создан оперный класс консерватории. Под его управлением были поставлены оперы «Аида» и «Вера Шелога», отдельные сцены из «Бориса Годунова» и других опер, в том числе увертюра и две сцены из «Орестеи» С. Танеева.
Р. М. организовал оркестр и хор из учеников консерватории и сам управлял ими. Помню, как мне лично довелось участвовать в хоре при исполнении оратории Сен-Санса «Потоп» и играть партию литавр в «Ромео и Джульетте» Чайковского. Глизр не раз дирижировал в оркестре консерватории сочинениями своих учеников, что было для них в высшей степени полезно.
Кроме этого, Р. М. не раз выступал как дирижер симфонических концертов, проходивших в те годы в помещении оперного театра. Помню, что этими концертами дирижировали также А. Глазунов, В. Сафонов, С. Кусевицкий и другие мастера.
Р. М. всемерно содействовал развитию камерной музыки в Киеве. Каждое воскресенье в бывшем «Купеческом собрании» (теперь Колонный зал Киевской филармонии) устраивались камерные утренники с участием квартета, в состав которого входили профессора консерватории.
-
Содержание
-
Увеличить
-
Как книга
-
Как текст
-
Сетка
