Выпуск № 4 (197) | 1955 - страница 25

Музыкальный процесс, целостный живой организм (то, что мы называем формой), представляется мне здесь раздробленным на статичные мгновения, сопоставленные друг с другом, но лишенные внутренней взаимосвязи. Форма таких произведений, как, например, Шестая соната, абстрактно схематична, и потому ее исполнение — с тем, чтобы донести эту музыку до слушателя, — требует громадного нервного напряжения (как и вообще все творчество позднего Скрябина). Именно напряженность и единство нервного импульса, а не органическое развитие мысли служат здесь основой создания формы.

Невозможно, конечно, угадать, как писал бы дальше Скрябин, если бы безвременная смерть внезапно не оборвала его деятельности. Но мне все же думается, что период его «монотональной одержимости», период творческого кризиса, был на исходе: в этом меня убеждают такие прекрасные произведения, как Девятая и Десятая сонаты, поэма «К пламени». В них я вижу признаки возвращения к живой мелодии, освобождения от схоластических принципов, сковывавших мысль композитора.

По прежней дороге итти уже было некуда — и это должен был рано или поздно осознать сам Скрябин. Ведь когда-то, в девяностые годы, он писал, что реализм есть самая большая сила в искусстве современности…

Фигура Скрябина закономерно вызывает весьма противоречивое отношение. Рядом с гениальными находками художника нельзя не заметить глубочайших и роковых ошибок мыслителя, порочности и даже болезненности его философско-эстетических концепций.

Скрябин рано осознал свое «я» и не без некоторого горделивого и нарочитого самоутверждения стал проявлять его в творчестве и в жизни. Когда один парижский музыкант задал ему, тогда еще совсем юному композитору, вопрос:

— Вы вагнерианец? —

последовал ответ:

— Нет, я скрябинист.

Очень характерно для Скрябина, что наряду с яркой оригинальностью, так рано запечатлевшейся и в мелодических оборотах и в гармонической ткани его сочинений, ему всегда была присуща некоторая абстрактность и условность формы, уже в Пятой сонате доходящая до прямого схематизма.

В творчестве этого замечательного художника даже в раннем периоде заметны черты двойственности: они лежат глубоко в его природе. И понять искусство Скрябина во всех его противоречиях возможно, только рассматривая композитора в ряду других выдающихся русских художников начала двадцатого столетия — А. Блока, М. Врубеля, К. Бальмонта и прочих деятелей этой столь трудной и сложной эпохи.

Чрезвычайно вредили Скрябину мистики и мракобесы вроде Л. Сабанеева и Б. Шлецера, создавшие вокруг него нездоровую атмосферу безудержного поклонения, доходившего до культа. Они превозносили именно все наиболее надуманное, нездоровое, выморочное из того, что создавал Скрябин. Болезненные, фантастические замыслы «Мистерии» и «Предварительного действия» они ловили на лету и провозглашали гениальными, пророческими откровениями. Среди близких Скрябина не нашлось никого, кто сказал бы ему отрезвляющее слово правды.

Скрябин-человек обладал удивительным обаянием. М. Неменова-Лунц, ученица Скрябина, много рассказывала о его вдохновенных уроках, о том творческом энтузиазме, который он умел зажечь вокруг себя.

Необычайная нервная впечатлительность, мгновенная воспламеняемость нередко служили ему помехой: Скрябину было трудно дочитать до конца книгу — поток собственных мыслей, возникавших тут же в связи с прочитанным, захватывал и отвлекал его.

Но эти качества, столь ярко воплощенные в его музыке, составляют ее ни с чем несравнимое очарование. Они предъявляют своеобразные требования к исполнителю; и только уже проникнув в этот особый, трепетный и изменчивый мир настроений и образов, артист чувствует высокое творческое удовлетворение и может передать его слушателю. Для меня лично в этом неизменно была большая художественная радость.

Опасно — и для исполнителя и для композитора — всецело отдаться во власть «магии» музыки Скрябина. Подражание ему может оказаться губительным. Да оно и немыслимо в нашу эпоху; недаром крупнейшие советские художники — С. Прокофьев и Д. Шостакович — не ощутили на себе ни тени его влияния.

Но невозможно равнодушно пройти мимо искусства Скрябина, невозможно не полюбить то прекрасное, что в нем заключено…

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание