Выпуск № 4 (185) | 1954 - страница 11

но «ищут» какую-то новую, «спасительную» тему; в ее квинтовых оборотах (возникших, вероятно, не без влияния светлой валторновои темы из третьей части) все яснее проступают очертания веселого наигрыша... И «от наконец рождается новая тема— игривый, несколько наивный наигрыш в ми мажоре, переходящий в легкое маршеобразное движение. Характер наигрыша светлый, улыбчатый, звучание его несколько игрушечно, инфантильно:

Пример

После краткого завершения темы, в котором возникают хроматически жесткие мелодические «изломы», — появляется побочная партия финала. По характеру она так же жизнерадостна и светла, но более танцевальна. Мы узнаем в ней своего давнего знакомого — игривый, шуточный галоп, характерный для скерцо молодого Д. Шостаковича. Музыка галопа соединяется с первой темой, рождая веселое танцовальное движение (чем-то иногда напоминающее некоторые моменты из музыки к «Арлезианке» Бизе).

В разработке темы финала существенно трансформируются. Первая тема проходит в увеличении, снова соединяется со второй, которая проводится в разнообразных обращениях. Нарастающее хороводное движение доходит до вершины и срывается... Начинается легкий, задорный марш, в котором неожиданно слышатся интонации, близкие печальной теме гобоя из вступления. Тема жалобы, страдания резко преобразилась: светлые наигрыши словно увлекли ее и завертели в своем веселом хороводе.

Нарастающее движение приводит ко второй кульминации; все оживленнее и темпераментнее становится хоровод...

Но тут происходит нечто неожиданное: веселое танцовальное движение точно перерастает в зловещий вихрь, напоминающий о демоническом скерцо (вторая часть). Перед нами вновь оргия злых сил, подобная шабашу ведьм из «Фантастической симфонии» Берлиоза или «Ночи на Лысой горе» Мусоргского... Высокие тремоло скрипок, неистовствующие флейты... И в самый разгар этой дикой оргии, подобно мотиву возлюбленной в финале «Фантастической» Берлиоза, рождается грозно звучащий мотив D — Es — С — Н (из третьей части). Наконец, tutti оркестра внезапно срывается и, после короткой паузы, вновь горько звучит осиротевшая, жалобная тема гобоя. Снова повторяются отголоски вихря, и за ними следует изумительное по красоте звучание той же печальной темы — у засурдиненных струнных divisi.

Это один из самых проникновенных, эстетически совершенных эпизодов симфонии; по своему нежному колориту он близок финалу фортепианного квинтета Д. Шостаковича. Композитору удалось здесь правдиво передать состояние человека, утомленного, истерзанного борьбой.. Мы точно слышим глубокое дыхание измученного героя, видим его одухотворенный, но печальный облик...

Весело и благодушно звучит фагот, исполняющий главную тему

финала (в увеличении). Так начинается реприза. Повторяется вторая, танцовальная тема финала. В веселом нарастающем хороводе валторны снова проводят тему D — Es — С — Н. В окружении безостановочно льющихся танцовальных тем этот лейтмотив звучит снова и снова. Задорным, звонким хороводом, словно закружившим в своем движении одинокого героя и отвлекшим его от суровой жизненной борьбы, заканчивается Десятая симфония Д. Шостаковича.

Каково же общее содержание симфонии? Какие идеи утверждаются в логике развития ее образов?

Первая часть заключает в себе большой и острый конфликт. Вступительному образу, так близко напоминающему начало «Фауст-симфонии», противопоставлены два основных образа, рисующие разные стороны характера или состояния героя. В процессе развития оба эти образа — под воздействием «фаустианского» мотива — многократно меняют очертания, все более обнаруживая взаимное родство. Рождающаяся в разработке стонущая интонация (производная от обеих «человеческих» тем) как бы воплощает страдания героя, сознание которого постоянно разъедается ядом сомнений, колебаний. И наконец, в коде образ страдающего героя как будто освобождается от тревожащих его мрачных мыслей.

Вторая часть симфонии — это образ злых сил, показанный «крупным планом». Его связь с «фаустианским» мотивом очевидна.

Третья часть рисует многообразный внутренний мир героя. Настроение этой части постепенно мрачнеет — от мечтательного раздумья до состояния предельного возбуждения, вызванного все теми же образами злых сил.

И наконец, в финале — после медленного вступления с его конфликтным сопоставлением тем — возникает новый круг образов: это светлые воспоминания о далеком детстве, мир наивных веселых наигрышей.

Кажется, что в этом светлом хороводе будут изжиты все прежние горести и сомнения, но в стихийное движение танца опять врывается вихрь злых сил. И только в самом конце симфонии веселый хоровод светлых наивных образов увлекает героя.

Десятая симфония — глубоко искреннее произведение. Это подлинная исповедь художника, его страстное повествование о жизни. В симфонии автор, видимо, стремился выявить внешние и внутренние противоречия, рождаемые сложными взаимоотношениями личности и объективного мира.

Десятая симфония, как и другие лучшие произведения Д. Шостаковича, привлекает смелым раскрытием острого жизненного конфликта. И пусть краски явно сгущены, а противоречия преувеличены — за это мы не должны судить художника, если это преувеличение направлено к более сильному утверждению идеи. «Творец от обыкновенного смертного отличается лишь громадной восприимчивостью к слабым эмоциям» — эти слова, сказанные когда-то Римским-Корсаковым, очень метко характеризуют творческий облик Д. Шостаковича, обладающего этим драгоценным даром подлинного художника-психолога.

Л. Толстой верно подчеркивал: «Надо заострить художественное произведение, чтобы оно проникло в сознание». Только в этом случае и рождается истинная страстность художественного произведения, способная захватить аудиторию.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Пример

Содержание