Выпуск № 4 (185) | 1954 - страница 13

Это особенно относится к образам, воплощающим е себе положительное этическое начало. За исключением главной партии первой части (соло кларнета) и отчасти ее «потомка» — печального соло гобоя в начале финала, в симфонии почти нет завершенных тем, в которых распевалась бы эстетически прекрасная мелодическая мысль. А ведь хорошо известно, что в русской музыке выражение этически сильных чувств всегда связано с широкой распевностью мелодии. Распев, распевное, — справедливо говорил Б. Асафьев, — особое качество русского симфонизма. Мы добавим к этому — демократическое качество, позволявшее самым широким кругам слушателей чувствовать умом и сердцем этическое содержание музыки.

В Десятой симфонии, безусловно, есть эпизоды, насыщенные подлинной мелодичностью. Напомним эпизод в конце разработки финала! Но, к сожалению, автор словно боится таких эпизодов. Как часто, например, тема, имея замечательное мелодическое начало, затем неожиданно «сворачивает» в угловатые хроматические закоулки! Чем объяснить, что автор так редко использует распевные свойства струнной группы, столь широко и убедительно применявшейся, например, и Чайковским, и Мусоргским? Почему он порой намеренно сторонится сочных национальных и жанровых образов?

Полифоническое наслоение различных, порой угловатых инструментальных линий, встречающееся в симфонии, нередко создает терпкие, жесткие созвучия, кое-где приобретающие черты натуралистического преувеличения. Это в особенности относится к разработке первой части, которая страдает явными длиннотами, а порой и чертами болезненной неврастеничности. В таких случаях создается впечатление, что автор не стремится «проверять» гармонией полифонию...

Возможно, что подобные средства необходимы автору для передачи его замысла. Преувеличенно острое ощущение мира во всех его проявлениях, естественно, вызывает и эти преувеличенно острые звучания. Но сила реалистического произведения — как бы субъективно по содержанию оно ни было — заключается прежде всего в том, чтобы сделать эти личные, субъективные образы достоянием широких кругов современного общества. Это значит, что художник обязан так отбирать средства выразительности, чтобы донести свои идеи до слушателя, чтобы он мог найти для себя в этой музыке «утешение и подпору» (Чайковский).

В связи с новым произведением Д. Шостаковича возникают и другие, большие и малые проблемы советского симфонизма.

Едва ли не наиболее привлекательное в симфониях Д. Шостаковича стремление обобщить в музыкальных образах трудные проблемы жизни, сложные противоречия ее развития. На этом активном жизненном фоне композитор рисует взаимоотношения личности и окружающего мира. Эта тема, как известно, всегда была ведущей в произведениях большого симфонизма. В наше время эта же проблема была воплощена в некоторых ранних симфониях Н. Мясковского, где также отображались переживания мятущегося героя, придавленного грандиозными и неумолимыми событиями жизни. Н. Мясковский, как известно, стремился всеми силами преодолеть эту концепцию, столь характерную для экспрессионистского искусства. В этом смысле путь от Шестой к Двадцать седьмой симфонии очень показателен и ярок. И в последней симфонии Мясковского затронуты тревожные события жизни, жгучие вопросы личного бытия. Однако, в отличие от своей же Шестой симфонии, композитор сумел в своем последнем произведении гораздо шире и пер-

спективнее оценить эти события, гораздо глубже осознать ход исторического процесса; поэтому ему удалось неизмеримо вернее и правильнее оценить происходящее.

Мы вспомнили о пути Н. Мясковского потому, что его симфонизм не только многим отличается, но и многим схож с симфонизмом Д. Шостаковича. Прежде всего — это психологическая углубленность, высокая «гражданственность» симфонического творчества, интерес к наиболее значительным и трудным проблемам жизни.

Д. Шостакович — глубоко современный композитор, он необычайно чутко и остро ощущает стремительное течение жизни. Но не всегда еще он отчетливо видит большие перспективы нашей жизни и потому не всегда глубоко и всесторонне оценивает ее явления. Многое в жизни, очевидно, подавляет композитора; не всегда он находит верные пропорции при изображении жизненных контрастов. Об этом, как нам кажется, свидетельствует и концепция Десятой симфонии.

И еще одно, что невольно объединяет Н. Мясковского и Д. Шостаковича. И тот, и другой именно в симфониях никогда не ограничивали свое творческое мышление, не сдерживали себя при отборе мелодических средств. Сокровенные темы и переживания изливались в тех образах, которые естественно подсказывало им сознание. И тот, и другой в своих симфониях не всегда считались со вкусами и живым восприятием слушателя. Поэтому, например, в симфониях Д. Шостаковича вместо развернутых мелодий-тем нередко встречаются краткие интонации-импульсы. При всей их несомненной выразительности и богатстве возможностей для полифонического развития они далеко не всегда способны заменить мелодически завершенную тему-образ. В ряде случаев это приводит к малопривлекательному рационализму.

В какой-то мере это относится и ко многим темам Десятой симфонии и, в частности, к лейтмотиву D — Es — С — Н, олицетворяющему героя симфонии. Эстетические качества этого мотива не соответствуют той этической роли, которую он играет в двух последних частях. Не призывая Д. Шостаковича к непременному использованию цитатных попевок из народных тем или других «апробированных» приемов, мы хотели бы акцентировать значение эстетического фактора в построении симфонических тем-образов, особенно, ведущих положительных образов симфонии. Мы хотели бы подчеркнуть, что эти качества тем должны быть не только точно найдены автором, но и верно поняты слушателем. Музыкальный образ — носитель этического, положительного начала в симфонии — должен доставлять слушателю наслаждение. Только при этом условии он выполнит свою идейную роль и будет не только рационально, но и эмоционально воспринят слушателем. Творческий опыт самого Шостаковича, создавшего ряд прекрасных мелодий-тем в Пятой, Седьмой симфониях, фортепианном квинтете, «Песни о лесах», подтверждает это с полной очевидностью.

Таковы некоторые мысли, возникающие после слушания Десятой симфонии Д. Шостаковича — произведения, насыщенного большой мыслью, трепетным дыханием жизни. При всех своих достоинствах симфония является произведением противоречивым; она далеко не во всем близка простому советскому слушателю и потому недостаточно помогает ему в борьбе за высокие цели будущего. Но не в этой ли активной направленности творчества и заключена подлинная общественная, этическая миссия художника, тем более такого выдающегося мастера, как Д. Шостакович?

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание