Выпуск № 12 (181) | 1953 - страница 23

синные деревья так сочны и огромны, что до сих пор не могу ими налюбоваться».

Но все-таки прежде всего музыка и музыка. В Мадриде: «…живу покойно и приятно. Относительно певцов и гитаристов, поющих и играющих отлично хорошо национальные испанские песни, — по вечерам приходят играть и петь, и я перенимаю их песни и записываю в особенной для этого книжке». В Андалузии, в Гренаде: «Это время [рождество] мне представит возможность более, чем когда-либо, изучить нравы, песни и пляски здешних жителей, потому что все это время всякий вечер собираются жители для удовольствия в домах своих знакомых, а по-здешнему всякий имеет право входить в дом, где пляска и веселие».

В этих испанских письмах весь Глинка, настоящий, живой, впечатлительный, легко и свободно дышащий, не омраченный, не скованный дрязгами, сплетнями, тупостью, завистью. Живя в Испании, ценя и любя домашнее простодушное музицирование, он знал, что за это общение с людьми он не попадет в категорию легкомысленных «праздных гуляк».

«Несколько простых испанцев приходят ко мне петь, играть на гитаре и танцовать, — те напевы, которые поражают своей оригинальностью, я записываю» (Мадрид, ноябрь 1845). «Кроме изучения народных песен, я также учусь и здешней пляске, потому что одно и другое необходимо для совершенного изучения народной испанской музыки» (Гренада, январь 1846). «Прилежно занимаюсь изучением испанской музыки. Здесь более, чем в других городах Испании, поют и пляшут. Господствующий напев и танец в Гренаде — Фанданго. Начинают гитары, потом почти [каждый] из присутствующих по очереди поет свой куплет, и в это время в одну или две пары пляшут с кастаньетами. Эта музыка и пляска так оригинальна, что до сих пор я не мог еще совершенно подметить напева, ибо каждый поет по-своему…» (Гренада, январь 1846). Глинка добавляет: «Здесь музыка и пляска неразлучны. Изучение народной русской музыки в моей молодости повело меня к сочинению “Ивана Сусанина” и “Руслана”. Надеюсь, что и теперь я хлопочу не понапрасну».

Зиму 1846–1847 гг. Глинка провел в Севилье. «На другой день нашего приезда в доме первого танцмейстера мы видели пляску. Скажу вам, что все виденное доселе в этом роде ничего в сравнении с здешними танцовщицами — одним словом, ни Тальони в качуче, ни другие не произвели на меня такого впечатления» (письмо к матери в декабре 1846 года из Севильи). В «Записках» Глинка рассказывает, что «во время танцев лучшие тамошние национальные певцы заливались в восточном роде, между тем танцовщицы звонко выплясывали, и казалось, что слышишь 3 разных ритма: пение шло само по себе, гитара отдельно, а танцовщица ударяла в ладоши и пристукивала ногой, казалось, совсем отдельно от музыки».

В русской литературе об Испании выделяются письма об этой стране Василия Петровича Боткина — начала 40-х годов — насыщенные интереснейшими наблюдениями и описаниями. Прекрасный знаток и энтузиаст искусства, он оказался предшественником Глинки по путешествиям. Но на впечатлениях Глинки всюду ощущается иное: он не созерцает, а целиком включает себя в воздух, солнце, быт, он питается страной, он обогащает себя творчески.

Зато две совершеннейшие его увертюры действительно оказались в каждом такте своем сочнейшей музыкой, «собирательницей солнечных лучей», музыкой, пронизанной упругим ритмом, огненностью, «пружинностью». Так что сдержанность и строгая художественная дисциплина каждого мига звукового движения становится именно самым интенсивнейшим двигателем страстности, а сама музыка — золотистой струей. О партитурах испанских увертюр можно сказать по-пушкински, что Глинка открывает амфоры, «запах веселый вина разливая далече».

Не один раз, вспоминая также об Испании, русская музыка приближалась к Глинке — и блистательнее всего как раз у композитора, дышавшего поэзией странствий и памятного ему юношеского морского плавания, — Римского-Корсакова. Конечно, это его солнечное «Испанское каприччио» (1887). Впечатление здесь таково, будто строжайший к себе, в смысле общей сдержанности эмоционального тона, композитор досказывает музыкой письма Глинки об Испании. Особенно о фанданго — из Гре-

нады в январе 1846 года — и записи о танцах в Севилье зимой 1846–1847 гг. Помню, однажды французский дирижер Эдуард Колонн раскрыл партитуру «Каприччио» так, как может это сделать чуткий музыкант страны, где композиторы тоже умели порассказать об Испании (Бизе, Лало, Шабрие, Дебюсси, Равель). Какой был праздник, фейерверк звучаний!

Отличную профессиональную характеристику «Испанскому каприччио» дал сам автор, хотя со свойственной ему скромностью («пьеса чисто внешняя, но притом оживленно-блестящая»), в своей «Летописи»: «“Каприччио” — это блестящее сочинение для оркестра. Смена тембров, удачный выбор мелодических рисунков и фигурационных узоров, соответствующий каждому роду инструментов, небольшие виртуозные каденции для инструментов solo, ритм ударных и проч. составляют здесь самую суть сочинения, а не его наряд, т. е. оркестровку. Испанские темы преимущественно танцовального характера дали мне богатый материал для применения разнообразных оркестровых эффектов».

Римский-Корсаков, подчеркивая виртуозную сторону сочинения своего, отчасти прав, и в глинкинской «Ночи в Мадриде» тоньше колорированы атмосфера и силуэты жизни, образ страны. Глинка ясно любит, чувствует, как свое живое ощущение, ночной Мадрид. «Ночи прелестные — здесь в Мадриде прекрасное гуляние, называемое Прадо, — ночью оно представляет восхитительное зрелище — как от множества гуляющих и разнообразия нарядов, так и потому, что небо так прозрачно, звезды сияют так ярко, что невольно забываешь тягость знойного дня» (из письма к матери 23 июня 1846 года). Это тончайшая словесная канва звукоиллюзий «Летней ночи в Мадриде». Римский-Корсаков, допустим, идет дедуктивно от виртуозных заданий через темпераментный пульс и яркий колорит оркестра, но — хочет он того или нет — то, что он называет внешним, то и составляет внешнее проявление полнокровного, оживленного Юга на площадях, на людных улицах («диалог инструментальных каденций» — предпоследний отдел «Каприччио» — это же образнейшая южная уличная сцена!), то есть жизнь, жизнь и жизнь. Ведь самый подбор ритмов и колоритнейших фигураций в сознании композитора отталкивается от возникшего в нем иллюзорного собирательного образа испанской действительности.

Никому из русских музыкантов-классиков не удалось совершить столь ярких экскурсов в миры Данте, Шекспира и Байрона, как Чайковскому. Значит, энергия его таланта обладала жизнеспособностью и упругостью. Мало ли бывает внешне блистающих и ослепляющих своим чисто художественным мастерством произведений, но власть их, сила обольщения и воздействия — мимолетны. В питомце великой культуры русского народа, в Чайковском, музыка, очевидно, сильна не только убедительностью таланта (например, сюита «Из средних веков» Глазунова разве не демонстрирует сочной талантливости?!), но и энергией мысли, руководящей развитием идей: мысль несет их за собой, она сама полет, сама звук. В малой ли пьесе, в крупном ли произведении, какого бы элемента музыки ни коснулась мысль Чайковского, музыка начинает пульсировать, трепетать, вырастать, длиться, цвести, согревать. Кто не ощущает этого свойства — от простейшей, наивной «Грустной песенки» до напряженнейшего развития, именно, развития музыки в «Пиковой даме», которое хватает наше сердце, пульс, дыхание и ведет, влечет нас? И это новое — помимо сюжета, ситуации на сцене, слов, любовных историй, трагических развязок. Поток жизни и вокруг нас и внутри нас — он дышит, и вы дышите. Пронеслась эта музыка — вы ошеломлены: чувство жизни, жажда жить безмерно усилились, окреп тонус, ритм организма стал упругим. Вы не можете разобраться, красота ли искусства и мастерства нас покорила в Чайковском или что-то более властное?

Конечно, да — в нем есть и мастерство и красота. Но они как-то потом приходят на мысль, и в них приятно разбираться. Например, так радостно почувствовать, что простенький в сравнении с современными симфоническими дредноутами оркестр «Евгения Онегина» дышит и поет. Почувствовать и уразуметь потом, что тут сказывается несомненное воздействие явлений русской песенности, даже в инструментализме, и что сила впечатления не зависит от нагрузки инструментов и

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание