Выпуск № 7 | 1953 (176)

Творчество молодых

К. Молчанов

Московская консерватория организовала в конце учебного года два концерта из произведений молодых композиторов — студентов. Творчество молодых всегда вызывает большой интерес. Этот показ не только интересен, но во многом и поучителен. Остановимся на характеристике некоторых произведений, исполненных в концертах.

Студентка-дипломница А. Пахмутова (класс В. Шебалина) показала «Симфоническую сюиту». В этом произведении, по масштабам приближающемся к симфонии, А. Пахмутова продемонстрировала владение формой, умение свободно развивать тематический материал. В музыке ясно ощущается русский национальный колорит; отдельные темы явственно напоминают мелодии известных русских песен.

Интересна по замыслу вторая часть сюиты — опыт симфонического развития русской частушки-припевки. Жаль, однако, что молодой автор, найдя яркую, свежо звучащую тему, слишком увлекся смакованием изысканных красок оркестра; прием механического наращивания звучности, использованный в этой пьесе, заставляет вспомнить равелевское «Болеро». В результате получилось, что за внешней роскошью эффектных оркестровых красок потерялся скромный и самобытный образ русской частушки; придуманные автором эффекты, ставшие самоцелью, сильно повредили простоте и обаянию выразительной народной припевки.

Хорошее впечатление оставила песня аспиранта А. Бабаева (руководитель Ю. Шапорин) «Наша клятва» для солиста с хором и оркестром (на слова С. Северцева). Песня, проникнутая духом азербайджанской народной музыки, звучит энергично, мужественно. Вызывает возражение лишь громогласная кода, тормозящая движение, придающая песне несвойственный ей «импозантный» характер.

Виолончельный концерт студента-дипломника С. Цинцадзе (класс С. Богатырева) известен уже слушателям — он был превосходно сыгран Д. Шафраном в одном из концертов Шестого пленума Союза композиторов. Нынешний показ концерта произвел менее сильное впечатление, что отчасти можно объяснить посредственностью исполнения (солистка Т. Прийменко). Яснее обнаружились и слабые стороны концерта — недостаточная яркость тематического материала, обилие «общих мест» разработочного характера, неумение по-настоящему использовать возможности оркестра. Хочется вновь пожелать талантливому Сулхану Цинцадзе настойчиво добиваться большей глубины и драматической силы в выражении контрастных жизненных образов — именно этого еще нехватает его музыке, отличающейся преимущественно лирико-созерцательным характером.

С особенным интересом была встречена слушателями четырехчастная кантата «Образ мира» студента консерватории А. Волконского (класс Ю. Шапорина) для оркестра, органа, смешанного хора и меццо-сопрано. Исполнение этой кантаты вызвало в консерваторских кругах горячие, шумные опоры.

Кантата, несомненно, свидетельствует о большой одаренности молодого автора. А. Волконский исключительно музыкален

в самом широком смысле этого слова; у него тонкое «чувство оркестра», хорошо выработанная техника; заметно его стремление к поискам своего индивидуального гармонического языка.

Лучшая, наиболее выразительная вторая часть кантаты — «Ария» — обнаруживает умение автора создать распевную, глубоко эмоциональную мелодию большого дыхания. В этой части непосредственно ощущаешь обаяние таланта А. Волконского. И тем не менее, прослушав всю кантату молодого композитора, убеждаешься в том, что его талант скован еще иссушающими влияниями модернизма.

Автор поставил перед собой ответственную задачу — воплотить в кантате образ мира, светлый образ молодежи, борющейся за мирный труд и счастье, против опасности новой войны. В основу кантаты положены стихи недавно скончавшегося французского поэта-коммуниста Поля Элюара, а первая часть — оркестровое вступление — посвящена памяти поэта. Удалось ли композитору правдиво воплотить образ героической борьбы за мир, (пламенно воспетый в поэзии Поля Элюара?

К сожалению, на этот вопрос приходится ответить отрицательно.

В сравнительно небольшом произведении (кантата А. Волконского идет около 18 минут) ощущается странная пестрота стилей — от Генделя до Прокофьева. Рядом с красивой музыкой «Арии», пленяющей своей благородной напевностью, тягостное впечатление производят страницы холодного, абстрактного «нотописания», нелепое нагромождение какофонических звучностей. Особенно уязвима в этом отношении первая часть («Прелюдия» памяти Поля Элюара), безжизненная и сухая, лишенная ясной мелодической образности; острые, режущие ухо диссонансы, истерические выкрики струнных отталкивают своей болезненной экстатичностью. Звучание органа (хоть и создающее порой интересные тембровые комбинации в сочетании с инструментами оркестра) придает этой части мистический оттенок, что никак не вяжется ни с общей идеей кантаты, ни с образом Поля Элюара — прогрессивного деятеля и борца современной Франции.

Напрасно поэтому некоторые молодые критики так восторгаются «оригинальностью» этой музыки. Все эти приемы диссонирующих «звуковых наслоений», все эти грязные «гармонические пятна» и конвульсивные ужимки оркестровых комбинаций не представляют ничего нового: мы их помним в пресловутых произведениях модернистского толка. Советские слушатели давно отвергли эту ложную «игру в новаторство». Отошли от нее и те советские композиторы, которые некогда, были подвержены модернистской болезни. Надо надеяться, что преодолеет эту болезнь и молодой А. Волконский.

Вторая часть кантаты — «Ария» (соло меццо-сопрано с оркестром) неожиданно вводит нас в мир совершенно иных образов — живых, глубоких, благородных и простых. Автор словно сбросил на время модернистский наряд, и мы с облегчением почувствовали в певучей музыке «Арии» человечность, искренность и правду выражения. В «Арии» (очень хорошо исполненной студенткой О. Тезелашвили) ощущается влияние лучших страниц музыки Сергея Прокофьева (в частности, его лирической колыбельной из оратории «На страже мира») . Это влияние оказалось очень плодотворным — и, быть может, именно потому, что оно направляет мысль и чувство молодого композитора к благородным традициям русских классиков, способствуя тем самым естественному раскрытию здорового, светлого начала в творческой индивидуальности А. Волконского. Это лишний раз подтверждает необходимость всестороннего изучения и освоения молодым композитором всего богатого наследия русской и зарубежной музыкальной классики.

В третьей части кантаты («Марш») автор снова возвращается к образам надуманным, вычурным, безжизненным. После трубного призыва и нескольких бессмысленно-грязных ударов по клавиатуре органа впервые вступает хор. Хоровой эпизод, видимо, должен изображать по мысли автора шествие мужественных борцов за мир. Но увы — после первых же тактов хорового вступления ощущение силы и мужественности исчезает. Маршу приданы черты подчеркнутой театральной условности; мне представляется, что таким могло бы быть шествие сказочно-театральных героев где-нибудь в «Принцессе Турандот» или

  • Содержание
  • Увеличить
  • Как книга
  • Как текст
  • Сетка

Содержание

Личный кабинет