инициаторе создания Будапештской музыкальной академии и ее преподавателе даже не упоминается.

Столь же распространен ложный взгляд на Листа как на «гражданина мира», человека без родины — мнение, которое высказывалось иногда и в работах советских исследователей.

А между тем творческое наследие Листа говорит само за себя. Лист был первым композитором, так широко использовавшим в своем творчестве интонации и ритмы венгерской народной музыки. Его знаменитые «Венгерские рапсодии», давно уже занявшие прочное место в концертных программах пианистов, в свое время были неслыханно новым явлением. Смело вынес Лист на концертную эстраду музыку Венгрии, использовав не только интонации и ритмы народных песен и плясок, но и свойственные народной музыке принципы развития. Симфоническая поэма Листа «Hungaria» («Венгрия») посвящена историческому прошлому его родины, а обработка венгерского народного «Ракочи-марша» (мелодия которого была своего рода «музыкальным знаменем» национально-освободительной борьбы) — бессмертной памяти одного из первых борцов за независимость Венгрии. В целом ряде произведений Лист откликнулся и на современные ему события в Венгрии. Наконец, и те его произведения, которые не связаны непосредственно с венгерской тематикой, часто вырастают из венгерских народно-песенных основ.

Лист был едва ли не первым музыкантом-профессионалом, заинтересовавшимся музыкой венгерских цыган. Его книга «О цыганах и их музыке в Венгрии» примечательна тем, что она рассматривает народные песни и пляски как выражение национального характера. Все это (и многое другое) решительно опровергает взгляд на Листа как на художника без отечества.

Лист, как и Шопен (с которым его связывала искренняя дружба), был одним из немногих музыкантов, хорошо знавших истинную цену шумным восторгам буржуазной аудитории, преклонявшейся перед «модными» именами. Адресованные Жорж Санд «Письма баккалавра музыки» (sic) говорят о том, что Лист уже в молодые годы понимал, какие путы налагает на искусство и на художника буржуазное общество.

«Социального искусства уже нет и еще нет, — писал Лист. — Кого мы, поэтому, встречаем обычнее всего в наши дни? Скульпторов? — Нет, тех, кто фабрикует статуи. Живописцев? — Нет, тех, кто фабрикует картины. Музыкантов? — Нет, тех, кто фабрикует музыку; словом, всюду только ремесленники вместо художников. И в этом еще одно жестокое терзание для того, кто рожден гордым и независимым, как истинное дитя искусства. Он видит вокруг себя свору ремесленников, которые внимательно прислушиваются к капризам вульгарности, стараются угождать фантазии богатых невежд, повинуются их малейшему знаку, так поспешно склоняют головы и сгибают спины, что кажется, будто они никогда не чувствуют себя достаточно близко от земли»¹.

Сознание рабского положения искусства было источником революционных порывов Листа, часто смутных, не осознанных до конца, но всегда искренних. Они запечатлелись в концертной обработке «Марсельезы», 6 набросках «Революционной симфонии», в фортепианной пьесе «Лион», написанной после восстания лионских ткачей. Но «Революционная симфония» так и осталась незаконченной, а наброски ее позднее вошли в симфоническую поэму «Heroide funebrе» — траурную оду погибшим героям. В этом произведении, созданном уже после поражения революции 1848 года, Лист хоронил свои юношеские надежды на революционное преобразование общества...

Лист обладал необычайно широким для музыканта того времени художественным кругозором. Он не замыкался только в музыкальной сфере — его глубоко волновали поэзия, живопись, скульптура. Многие его музыкальные произведения были рождены под впечатлением от произведений других искусств. Шедевры итальянских художников, которыми он восхищался, путешествуя по Италии с любимой женщиной, нашли отражение в пьесах, вошедших в сборники «Годы странствований» — своего рода музыкальный дневник этого путешествия. В этих пьесах Лист стремился достичь той же конкретности, ощутимости образов, какая свойственна живописи и скульптуре. В дальнейшем в его симфонических произведениях, всегда имеющих определенную программу, это стремление становится еще более сильным.

Вслед за поэтическим путешествием по Швейцарии и Италии наступили годы концертных поездок по всей Европе. Триумфы следовали один за другим, слава росла с каждым днем. Всемирно известный пианист по праву становится гордостью Венгрии. После концертов в Будапеште в 1839 году соотечественники подносят Листу в дар почетную саблю. Огромным авторитетом пользуется он и в других странах: так, на бетховенских торжествах в Бонне в 1845 году Лист — главное действующее лицо.

О Листе как гениальном пианисте сохранилось много воспоминаний и создалось немало легенд. Лист концертировал во многих странах и городах — от Парижа до Константинополя. Трижды побывал он в России (в 1842, 1843 и 1847 гг.). Концертом в Елизаветграде в 1847 году закончился период виртуозной деятельности Листа.

Обладая поразительной виртуозностью и огромным исполнительским опытом, Лист превосходно знал все возможности фортепиано и понимал, что они далеко еще не исчерпаны в современной ему литературе для этого инструмента. Он обогатил фортепианную музыку целым рядом новых выразительных средств, разработанных затем его последователями. В произведениях Листа фортепиано соперничает с оркестром в полноте и красочности звучания, со скрипкой в легкости виртуозных пассажей, с человеческим голосом в певучести.

Среди петербургских слушателей Листа в 1842 году были Серов и Стасов, в то время совсем еще молодые. В своих воспоминаниях Стасов писал о первом впечатлении, произведенном игрой Листа: «Мы с Серовым были после концерта как помешанные, едва сказали друг другу по несколько слов, а поспешили каждый домой, чтоб поскорее написать один другому... свои впечатления, свои мечты, свои восторги. Тут мы, между прочим, клялись друг другу, что этот день, 8 апреля 1842 года, отныне и навеки

_________

¹ Ф. Лист. «Письма баккалавра музыки». «Советская музыка» № 9 за 1936 год, стр. 51.

будет нам священ и до самой гробовой доски мы не забудем ни одной его черточки. Мы были, как влюбленные, как бешеные»¹.

Но, увлекая слушателей силой своего стихийного темперамента, необычайной виртуозностью, Лист никогда не превращал концертные успехи в самоцель. Осудив за это Паганини знаменательной фразой «гений обязывает», Лист и к себе самому применял тот же строгий критерий. Концертная деятельность для Листа была прежде всего деятельностью просветительской: он стремился сделать достоянием аудитории величайшие произведения мирового музыкального искусства. Именно с этой целью были им созданы замечательные концертные фантазии для фортепиано на темы опер Моцарта, Верди, Вагнера, переложения симфоний Бетховена. В цитированных выше воспоминаниях Стасов говорит, что 6-ю симфонию Бетховена он впервые услышал в исполнении Листа на фортепиано.

Концертные поездки Листа закончились осенью 1847 года. Последующий год, знаменательный и трагический в истории многих стран, был таким и для родины Листа. Около двух лет шла героическая, неравная борьба Венгрии за национальную независимость, закончившаяся поражением патриотов. Среди погибших были друзья Листа. И, хотя сам он находился вдали от родины, он не мог оставаться равнодушным к ее судьбе. Об этом свидетельствуют созданные Листом произведения. Сочинение фортепианной пьесы «Funerailles» («Похороны») связано с одной из многочисленных трагедий, совершавшихся в те дни. Это произведение написано на смерть Лайоша Батьянь, одного из деятелей венгерского национально-освободительного движения. Батьянь был расстрелян по приговору австрийского военного суда. Тело его было похищено друзьями и тайно похоронено во францисканском монастыре в Пеште. Похороны погибшего героя и увековечил Лист в своей знаменитой пьесе.

Более десяти лет (1848–1861) Лист провел в Веймаре. В этот период он отдает все силы творческой работе и руководству театром и концертной жизнью Веймара. Лист принял должность придворного композитора в утопическом стремлении создать в Веймаре, гордившемся именами Шиллера и Гёте, «музыкальные Афины», средоточие передовых музыкальных сил Германии. Он ставит в Веймарском театре редко исполнявшиеся классические оперы Моцарта, Глюка, Бетховена и наряду с этим пропагандирует произведения современных ему композиторов. Он пишет одну за другой свои программные симфонические поэмы и симфонии, вдохновляясь творениями Данте, Гёте, Шекспира, Шиллера. «Обновление музыки путем слияния ее с поэзией», «освобождение художественного содержания от схематизма» — таковы эстетические принципы Листа. В произведениях веймарского периода, и в первую очередь в симфонических поэмах и симфониях, запечатлены черты современного Листу поколения с его внутренней неустойчивостью, утопическими идеалами, искренними, но бесплодными порывами, сомнениями и разочарованиями. Листовские «Фауст-симфония» и соната h-moll могут быть поставлены в один ряд с поэмами Байрона, романами Стендаля и другими литературными портретами «молодого человека XIX столетия». С поразительной силой показал Лист крушение идеалов своего героя в третьей части «Фауст-симфонии», в которой философские раздумья и героические порывы оказываются побежденными циническим хохотом Мефистофеля. Поверить в нравственное возрождение Фауста, нашедшего счастье в труде на благо человечества (а именно таков смысл трагедии Гёте), Лист не смог. В этом сказались черты идеалистического мировоззрения композитора.

В своей борьбе за программность музыки Лист оказался в одном лагере с передовыми русскими композиторами-реалистами, творчество которых он высоко ценил. Но, хотя Лист и стремился к тому, чтобы идеи, выражаемые музыкой, были на уровне передовых идей во всех областях жизни, все же он не смог подняться до такой силы утверждения положительных идей, как русские композиторы. Оптимизм — ярчайшая черта русского искусства — Листу не был свойственен. У него не было той крепкой связи с народом, той решимости жить и создавать для народа, в которой черпали нравственные и творческие силы передовые русские художники.

Мечта Листа о создании в Веймаре передового музыкального центра оказалась, конечно, неосуществимой. Даже его сильной натуре было невозможно бороться с интригами, филистерством и пошлостью, постоянно окружавшими его. К тому же Лист не мог не понимать, что в веймарском «кружке единомышленников» он, по существу, одинок, что его идеи вульгаризируются бездарными эпигонами. Разочарованный, отказавшийся от дальнейшей борьбы, покидает он Веймар, а через несколько лет решительно порывает со всей прошлой жизнью, приняв сан аббата. Огромный его талант был отдан на службу реакционнейшей силе — католической церкви.

И все-таки Лист остался Листом и под сутаной аббата. Замечательный литературный портрет его в те годы принадлежит Стасову, горячему поклоннику композитора:

«...Я его увидал почти 60-летним стариком, со смиренным, сильно католическим видом, в аббатском длиннополом и мрачном одеянии. Но голова его не потеряла прежней густой своей гривы, а в глазах сверкал все прежний блеск, сила и тонкое выражение... Стоит ему воодушевиться в разговоре — и аббатский жест пропадает, движения теряют свою благочестивую узкость и монашескую приниженность, наклоненная вперед голова поднимается, и он, точно стряхнув свою монашескую декорацию, становится опять сильным, могучим: пред вами прежний, гениальный Лист — орел...»²

Таким Лист изображен и на замечательном портрете, написанном Репиным в 1886 году к концерту, посвященному памяти великого композитора.

Лист не смог «удалиться от мира». Он сохранил до конца дней темперамент борца, пропагандиста передового искусства. С дружеским вниманием Лист следил за ростом молодых национальных музыкальных направлений. Он явился инициатором профессионального музыкального образования у себя на родине. Ежегодно несколько

_________

¹ В. Стасов. Лист, Шуман и Берлиоз в России. 2-е изд., стр. 11.

² Там же, стр. 125.