двух десятков неведомых им ранее польских народных танцев. Слушатели убедились в исключительном разнообразии народного творчества, в реализме народной тематики. Впервые прозвучали на фестивале песни, незнакомые ранее даже специалистам, — песни острой социальной тематики, например, песни народных бунтов, связанных с именами Костки Наперского и Якуба Шели.

Вместе с тем автор статьи отмечает и отрицательные черты, проявившиеся у некоторых народных коллективов: манерность исполнения, дурную театральщину, ориентацию на мистико-религиозную обрядовость или засорение репертуара вульгарными песенками.

Из числа предложений, которыми заканчивается эта деловая статья, следует отметить предложение об организации в Польше хоровых коллективов «типа хора Пятницкого».

Совсем в иных тонах написана статья 3. Мыцельского «Композитор и польская народная музыка». Мыцельский живо сознает, какая трудная задача ложится сейчас на плечи польских композиторов. И все же, прочтя его статью, остаешься неудовлетворенным. В ней не ощущаешь живого впечатления композитора от прослушанной народной музыки, а моментами удивляешься самоуспокоенности автора. «Со времен Шопена, — пишет Мыцельский, — никогда не порывалась тесная связь польских композиторов с народной музыкой». Думается, что высказанное мнение — результат того, что Мыцельский не ставит такой важной проблемы, как оценка самого метода подхода композитора к народному творчеству. Ведь факт использования народных тем еще не означает «тесной связи с народной музыкой». И модернисты, как известно, порой обращались к ним, но музыка их от этого не становилась более близкой народным массам.

Думается, что эти неясности в статье Мыцельского объясняются тем, что автор счел возможным в своей статье, — как он это сам подчеркивает, — не касаться «вопросов идеологических».

С особым интересом ознакомились мы со статьей «Проблемы польского, музыкального фольклора», написанной М. Собеским. Автор — виднейший польский фольклорист, один из тех, кому фестиваль был обязан своим организационным успехом, один из тех немногих специалистов, который издавна глубоко знает польскую народную музыку. В статье этой мы находим четкий рассказ и о достижениях фестиваля, и о его организационных дефектах. С большой убедительностью и систематичностью доказывает автор необходимость срочной и полной записи всех сокровищ польского музыкального фольклора, указывает продуманный план всенародной переписи польских народных песен. Читателю остается только искренне пожелать, чтобы широкие планы автора поскорее осуществились.

Значительный интерес представляют далее соображения автора о путях «актуализации» сельского фольклора. М. Собеский предлагает использовать пластинки с записью народных песен для восстановления интереса к ним в тех местностях Польши, где в результате капиталистической урбанизации народные песни уже вытеснены вульгарными, кабацкими песенками.

Мы остановились подробно на статьях, посвященных фестивалю народной музыки, не только потому, что сами эти статьи занимают много местa в рецензируемых номерах «R. М.», но и потому, что фестиваль этот — капитальнейшее событие в музыкальной жизни Польши. Следует надеяться, что впечатление от него, — видимо, весьма яркое, — оставит глубокий след в дальнейшем строительстве музыкальной жизни Польши.

Из других статей, опубликованных в «R. М.», две тематически как бы примыкают к статьям о фестивале: они тоже говорят о проблемах массовой музыкальной культуры в Польше. Прежде всего это большой доклад руководителя музыкального отдела Польского радио Р. Ясинского, опубликованный в № 11–12 «R. М.». В основном этот доклад посвящен организационным недостаткам Польского радио, мешающим наладить нормальную работу (репертуарные вопросы, вопросы исполнительских коллективов, солистов и т. д.). Попутно Ясинский касается и ряда творческих вопросов, поскольку неполадки в этой области также мешают правильной работе музыкального радиовещания.

Подобно В. Биллигу, Р. Ясинский обращается со словами осуждения к музыке некоторых польских композиторов: «Мы стремимся, чтобы основой наших программ была польская музыка, но стоим перед дилеммой: стоит ли исполнять имеющиеся произведения польских композиторов, в которых нет, собственно, ничего польского, космополитичных по своему содержанию и чуждых для массы слушателей». Композиторы, по словам Ясинского, порою равнодушны к тому, как воспринимают их музыку массы. Они, действительно, стремятся, чтобы их произведения были исполнены, но реакция слушателя (речь идет о массовом слушателе) в общем их не очень интересует.

Переходя к обзору отдельных жанров, автор, однако, отмечает и конкретные успехи композиторов в обработках польских народных песен. Здесь, как он указывает, «доминирует форма свободной художественной переработки народных мотивов с явственной тенденцией к их стилизации». Из лучших достижений в этой области Р. Ясинский называет «Свадьбу Любельскую» Т. Шелиговского и «Ловицкую сюиту» Я. Маклакевича. Из общих недостатков произведений этого рода автор отмечает чрезмерную склонность к стилизации. Автор рассказывает о большой работе, проведенной на радио в области создания польской массовой песни, но, к сожалению, никаких конкретных образцов их не приводит. Автор отмечает, наконец, неудовлетворительное состояние легкой музыки как следствие отсутствия хороших исполнительских коллективов, так и по причине пренебрежительного отношения польских композиторов к этому разделу творчества. «Следует, наконец, понять, восклицает автор, — что хороший вальс лучше слабой симфонии, а хорошая опереттка — лучше скучной оперы; что мастером может быть автор хорошей песни, а пачкуном — автор большой симфонии!..»

С очень большим интересом мы читаем все, что публикует «R. М.» по вопросу о новых произведениях польских композиторов. Это одна из важнейших тем, которой, как нам кажется, журнал должен уделять особенно много внимания. К сожалению, статьи, посвященные новым польским сочинениям, пока еще редки и зачастую носят чисто описательный характер.

Так, например, статья Г. Сволькена о 3-м скрипичном концерте Г. Бацевич (№ 11–12) представляет только тематический разбор концерта со многими нотными примерами, но не дает достаточно яркого представления о характере музыки.

Статьей, посвященной непосредственно проблемам популяризации музыки в массах, является очерк Ш. Лякса (в № 9). Очерк этот касается вопроса о создании польской массовой песни.

Проблемы народной музыки, массовой музыкальной культуры, явно доминирующие в рецензируемых номерах «R. М.», несколько отодвинули на второй план остальные проблемы. Это относится даже к материалам, посвященным Шопеновскому году. Среди статей о Шопене мы находим очерк И. Фейхта: «Влияние Шопена на немецкую и скандинавскую музыку» (№ 12). Ранее, как мы уже сообщали, был опубликован очерк о влиянии Шопена на русскую музыку. Невольно возникает грустное соображение: неужели «R. М.» намерен исследовать влияние Шопена на музыку всех народов Европы и только тогда вспомнит, что следовало бы дать статью, даже ряд статей, о влиянии Шопена на современных польских композиторов.

В числе других статей, посвященных Шопену, мы находим: «Шопен в глазах современных ему музыкантов» В. Позняка (№ 9); перевод статьи английского шопенолога A. Hadley, посвященной новому польскому изданию всех произведений Шопена; статью В. Жулавского «Шопен на концертных эстрадах» (№ 11–12) — очерк о Шопене, как исполнителе. Кроме этих статей, помещен ряд интересных заметок и хроникальных сообщений. Привлекает внимание заметка об итогах композиторского конкурса имени Шопена (в № 9). Итоги конкурса: по группе симфонических произведений первая премия присуждена А. Пануфнику за «Сельскую симфонию», вторая премия — А. Малявскому за «Симфонические вариации». По группе произведений для фортепиано с оркестром: вторая премия присуждена Гр. Бацевич за фортепианный концерт и третья премия — А. Малявскому за Токкату для фортепиано с оркестром. По группе произведений для фортепиано соло присуждена только третья премия — Шелиговскому за сонату и отмечены «Adagio и Scherzo» и мазурка А. Градштейна. По группам камерных и вокальных произведений награды не присуждены. За счет неиспользованных премий объявлен новый шопеновский конкурс на эстрадное произведение для ф-п. соло и на педагогические фортепианные произведения.

Отдельно следует остановиться на статье проф. Я. Пугет — об итогах конкурса на памятник Шопену (в № 11–12). Как выясняется из официального сообщения об итогах конкурса (в том же номере), он не дал желаемых результатов: ни один из премированных проектов не взят за основу памятника. Видимо, для объяснения и оправдания этого тягостного итога автор пустился в академические рассуждения, исторические описания разных типов памятников, подчеркивая «объективные трудности» создания достойного памятника Фридерику Шопену. Достаточно, однако, посмотреть на ряд фотографий проектов памятника, иллюстрирующих статью, чтобы убедиться, что основной причиной неуспеха конкурса являются пагубные, формалистические влияния в польском изобразительном искусстве. Даже проект, получивший вторую премию (первая премия осталась неприсужденной), отмечен очевидным подражанием античным статуям («под Танагра», как признается сам проф. Пугет). Проект, получивший третью премию, изображает Шопена в позе молитвенного экстаза («Молитва девы», остроумно замечает автор статьи). Среди отмеченных проектов (то есть тоже премированных) имеются своего рода «натюрморты» — изображение нескольких струн с колками рояля, поставленного дыбом. Автор статьи вполне резонно замечает, что подобные памятники более уместны в честь фабриканта роялей, а не композитора. Один отмеченный проект вообще не поддается объяснению: не то это слепок ступней чьих-то ног, не то обломки каких-то костей. Наконец, среди проектов, правда, никак не отмеченных на конкурсе, находятся типичные образцы холодного конструктивизма и символизма: на одном — фигурка «музы» на фоне искривленных конструкций, похожих на железную ферму моста, изуродованную взрывом. На другом — посреди призм виднеется фигура в черном плаще, скорее напоминающая маскарадный костюм ку-клукс-клановца, чем облик гениального композитора. Самый факт присылки подобных «проектов» на конкурс достаточно показателен. Но еще показательнее факт премирования «Молитвы девы» и фортепианного «натюрморта», свидетельствующий о неизжитых еще влияниях декадентского модернирма в изобразительном искусстве Польши¹.

В № 10 «R. М.» опубликована статья А. Пануфника, информирующая читателей о программе и общих итогах фестиваля Международного общества современной музыки, происходившего в конце апреля с. г. в Палермо. Статья А. Пануфника рассказывает об организационных мероприятиях руководителей фестиваля; из беседы с ним, опубликованной там же, можно узнать, что почти половина исполнявшихся на этом фестивале произведений вышла из-под пера «додекафонистов» (так называет А. Пануфник атоналистов). Из польских произведений на фестивале исполнялась опера «Король Рожер» Шимановского. Наибольшего внимания заслуживает другая «деталь», на которой А. Пануфник, к сожалению, не задержался, — «деталь», весьма характерная для настроений этого «аполитичного» общества. Предложенная Пануфником, как делегатом Польши, резолюция о присоединении участников фестиваля к мирной декларации Парижского конгресса сторонников мира была принята (с характерными оговорками) «после оживленной дискуссии» восемью голосами против трех при трех воздержавшихся. Таким образом почти половина участников Международного фестиваля модернистов оказалась открыто в лагере противников мира.

Фестивалю МОСМ в Палермо посвящена также обширная статья К. Регамэ (в № 13 «R. М.»). На статье этой необходимо остановиться подробнее: она примечательна и рядом любопытных сведений о процессах, происходящих в стане музыкальных модернистов, и попытками

_________

¹ Как видно из отчета, жюри конкурса было достаточно щедрым, присудив премий более чем на миллион злотых.