том, что каких-либо организаций, подобных нашим детским клубам, дворцам и домам пионеров и школьников, где наши ребята также имеют возможность заниматься музыкой, в Англии и в помине нет. Созданный два года назад «Национальный юношеский оркестр Великобритании», в котором занятия (репетиции и теоретическая подготовка) ведутся в течении трех каникулярных недель в году, и некоторые другие хорошие начинания, лишь в ничтожной степени способны удовлетворить музыкальные интересы ребят.

Так называемые колледжи отличаются от Академий лишь несколько более низким уровнем требований да, очевидно, более слабым педагогическим составом. Поступающие в Академии имеют столь различные уровни подготовки, что установление сколько-нибудь твердых, единых требований при поступлении, как и твердых программ, на практике почти невозможно.

Передо мной лежат проспекты Лондонской и Шотландской Академий. Значительное место занимают в них вопросы денежного порядка. Тут и сообщение о том, что желающие студенты могут здесь же в Академии получать дополнительные частные уроки (конечно, за отдельную плату). Тут же доводится до сведения, что «Президент будет рад, если кто-либо, интересующийся музыкальным образованием студентов, пожелает основать стипендию». А далее идет попросту прейскурант цен: за вступительный экзамен — 2 гинеи; за выпускной — 5 гиней; за год занятий — 63 гинеи. — Хотите брать дополнительные уроки? — Пожалуйста: музыкальная форма — полчаса в неделю — 4 гинеи, 14 шиллингов, 6 пенсов за семестр! Чтение с листа, транспозиция и импровизация в группе из трех человек стоит 1 гинею, 11 шиллингов, 6 пенсов! И так далее, вплоть до «ораторского искусства», стоимость которого измеряется теми же 4 гинеями за семестр!

Когда вице-президент Лондонской Академии г-н Фечер знакомил меня с этой бухгалтерией, я не удержался и спросил: «Не правда ли, музыкальное образование в Англии весьма дорогое удовольствие?» — «Да, конечно, это так», последовал чистосердечный ответ.

Немалая часть так называемых студентов Академий (в Бирмингеме, например, из 40 чуть не 25) является вольнослушателями, посещающими один, два или больше предметов по своему выбору, оплачивая их в соответствии с существующим прейскурантом. Можно себе представить, какой хаос и неопределенность царят при такой «коммерческой системе» в деле подготовки музыкальных кадров.

На мой вопрос о том, как обеспечиваются работой оканчивающие Академию, г-н Фечер ответил, что марка Академии столь высока, что оканчивающие ее без труда находят себе работу по специальности. Зная об огромной безработице среди музыкантов в Англии, я через некоторое время повторил свой вопрос и услышал более точный, буквально следующий ответ: «Дело в том, что процентов 70 студентов Академии девушки, половина из них по окончании выходит замуж и тем самым снимается вопрос об их дальнейшей работе». А когда г-н Фечер добавил, что «в оркестры девушек сейчас вообще не принимают, так как вакансий почти нет, а без работы предпочитают оставлять девушек, которым легче устроиться в жизни», я был уже вполне «удовлетворен» таким исчерпывающим ответом.

Как идут занятия в Академии, я не слышал, но мне удалось посидеть на репетиции старшего студенческого симфонического оркестра в Лондонской Академии. Играли они часть из симфонии Эльгара и пьесу Хольста под управлением, видимо, опытного и любящего свое дело дирижера-педагога, фамилию которого я, к сожалению, не упомнил, и играли очень хорошо.

Я думаю, что читателю небезынтересно будет узнать также и о том, как в Англии сейчас относятся к нашей культуре, искусству, музыке и как там отнеслись к нам — членам делегации деятелей советской культуры, к нашим лекциям, докладам, вечерам вопросов и ответов, которые нам всем пришлось проводить в большом количестве во многих городах Англии и Шотландии (я, например, кроме Лондона, был в Бирмингеме, Шеффилде, Бредфорде, Глазго и Эдинбурге).

Надо сказать, что так называемая «пресса больших тиражей» или «большая пресса» Англии делает все возможное, чтобы внушить англичанам ложное представление о жизни в Советском Союзе, о нашей культуре в частности. Для этой цели используются самые разнообразные поводы, в том числе и наши дискуссии о кино, театре, литературе, музыке, философии и биологии. Эти дискуссии, довольно широко комментированные в английской печати, представляются в грубо искаженном виде, как «свидетельство» якобы отсутствия в СССР свободы научной и творческой деятельности.

Старая песня! Люди, продавшие свое перо вместе с совестью впридачу, не имеющие возможности опубликовать ни одного слова, если оно не нравится хозяину, эти люди вопят о «свободе»! Ненавидя Советский Союз, они вдруг оказываются рьяными «защитниками» советских художников и советских ученых. Они готовы на все, даже на то, чтобы выражать свое «сочувствие» деятелям советской культуры, лишь бы найти еще один повод для брани и клеветы на Советское государство в целом.

Эта «большая», в первую очередь лондонская, пресса, не найдя в беседах с нами и в нашей деятельности достаточных поводов для «сенсационных разоблачений», за очень редкими исключениями безмолвствовала. Лишь перед нашим приездом появилось несколько кратких заметок, о «стиле» которых можно судить хотя бы по тому, что было сказано обо мне. Оказывается «Кабалевский один из тех, кто был недавно разделан (!) в Союзе советских композиторов за писание "буржуазной музыки", но обещал большь этого не делать...». Только коммунистическая газета «Дейли уоркер» систематически освещала деятельность нашей делегации, да некоторые провинциальные газеты откликались на наши посещения, лекции, доклады.

Немалую роль в распространении лжи о Советском Союзе сыграла недавно выпущенная в Англии клеветническая книжонка Александра Верта «Музыкальное буйство в Москве». Верт прожил несколько лет в Советском Союзе в качестве корреспондента и пользуется в Англии репутацией «знатока и друга» Советского Союза. Прикрываясь «объективным» и даже «сочувственным» отношением к советской музыке, Верт бесцеремонно жонглирует всеми известными ему мате-

риалами, добавляя к этому зловонный соус антисоветской пропаганды. Реакционные круги Англии, разумеется, подняли на щит книжку Верта, как «наиболее достоверный источник информации» о культурной жизни Советской страны. На свою голову Верт посвятил несколько строк своей книжки и мне, причислив меня к тем «несчастным» советским композиторам, которые «находятся сейчас в опале». Надо ли говорить, что появление перед аудиторией живого «опального», находящегося «в немилости» композитора в роли представителя советской музыки и члена делегации деятелей советской культуры, само по себе было неплохим опровержением лжи, которой наполнена эта жалкая книжонка.

Интерес ко всем выступлениям членов нашей делегации был очень велик. Все помещения, в которых проходили эти выступления, как правило, были переполнены публикой, несмотря на то, что в большинстве случаев вход был платный. Я встречал много людей — музыкантов, любителей музыки, учащейся молодежи, рабочих, которые проявляли самый живой интерес к жизни Советского Союза и дружественное к нам отношение. Всякое слово правды о нашей жизни, о нашей культуре и нашем искусстве, всякое разоблачение клеветнической информации о нашей стране вызывали в этих кругах подлинное удовлетворение. О том же говорили и другие члены нашей делегации.

Круг вопросов, которые мне задавались, был чрезвычайно велик. В основном это были серьезные вопросы, касающиеся современного положения музыкального искусства: о формализме и реализме, об интернационализме и космополитизме, о народности и социалистическом реализме, о самых различных сторонах музыкальной жизни в Советском Союзе, о последних работах советских композиторов, особенно тех, кто подвергся критике в недавних наших дискуссиях о формализме. Сообщения о том, что Мясковский, Прокофьев, Шостакович и другие «жертвы дискуссии», как их изображает английская пресса, продолжают работать, что их новые произведения, наряду со старыми, исполняются и даже(!) одобряются, неизменно вызывали в аудитории самый живой отклик.

Все эти встречи оставили по себе самое лучшее воспоминание. Это был тот простой народ Англии, который мы никогда не отождествляем с реакционным английским правительством. Этот народ не склонен поддерживать тех почтенных джентльменов, которые, сидя в парламенте, продают свою страну Америке, готовят новую войну, мечтая о завоевании мира. Этот народ не хочет войны. Живя впроголодь, не имея возможности приобрести себе костюм, испытав на себе всю прелесть маршаллизированной жизни, эти простые люди не верят больше никаким обещаниям, они знают, что дальше будет еще хуже. Они начинают уже понимать, что значат слова: «Солнце встает на востоке». Они готовы крепить подлинную дружбу с Советским Союзом. Это они, собравшись в самых крупных залах страны в дни празднования 32-й годовщины Великой Октябрьской революции, произносили пламенные речи в защиту мира и дружбы с Советской страной, дружно аплодировали каждому упоминанию имени великого Сталина и, стоя, как это было на лондонском митинге, пели песню Дунаевского «Широка страна моя родная».

Были, конечно, и исключения. Главным образом это были представители прессы, о которых я уже говорил, но и не только они.

И все же большинство встреч и бесед дает нам право сделать вывод о том, что у английского народа существует настоящий, живой интерес к нашей культуре и к нашему искусству. Судить об этом интересе по прессе, конечно, нельзя, это было бы равносильно тому, что смотреться в зеркало с обратной стороны.

Музыка советских композиторов исполняется сейчас в Англии значительно меньше, чем в годы войны, и над этим следовало бы призадуматься тем англичанам, которые наивно убеждены в том, что политика и искусство не имеют между собой ничего общего. Но всякий раз исполнение нашей музыки сопровождается успехом. Примером тому может служить хотя бы уже упомянутый мною концерт в Бирмингеме. К наиболее популярным в Англии произведениям следует, видимо, отнести «Петю и волка» Прокофьева, 1-ю симфонию Шостаковича и, особенно, «Танец с саблями» из балета Хачатуряна «Гаянэ». Этот танец пользуется там совершенно невероятной популярностью. Его печатают, записывают на грампластинки в самых различных «обработках» и «переложениях» и играют повсюду, начиная от крупнейших концертных залов до плохоньких ресторанов. Надо ли говорить, что во многих из этих обработок, на которых предприимчивые люди зарабатывают изрядные деньги, музыка Хачатуряна искажается почти до неузнаваемости.

В рабочих кругах и кругах трудовой интеллигенции большой любовью пользуются также советские песни. Среди исполнявшихся различными хорами наших песен я слышал, помимо упоминавшейся уже «Песни о Родине» Дунаевского, песню Мурадели «Нас воля Сталина вела», «Песню о встречном» Шостаковича, «Полюшко» Книппера. Известностью пользуются также некоторые песни А. В. Александрова, Захарова, Блантера.

Многие англичане, с которыми я говорил, утверждают, что народная песня в Англии вымирает, поглощенная большими индустриальными городами, в которых сосредоточена подавляющая часть населения страны. Возникшее в Англии на рубеже XIX и XX веков стремление к сохранению, изучению и культивированию народной песни сейчас, видимо, заглохло. Джаз, проникнув во все уголки быта, делает свое дело, заставляя людей постепенно забывать о народном искусстве своей родины.

Мне говорили: «Вот в Шотландии вы услышите народную песню и увидите народные танцы». Действительно, в Эдинбурге я, наконец, услышал несколько народных песен в исполнении хора коммунистической молодежи и увидел несколько народных танцев в исполнении участников этого же коллектива, в том числе нескольких совсем маленьких девочек. Пели они и танцевали очень хорошо. Некоторые танцы заставили меня вспомнить танцы наших кавказских горцев, особенно — танец с ножами, похожий на наши воинственные горские танцы.

Здесь же, в Эдинбурге (как и позже в Лондоне), на большом митинге я услышал национальный шотландский оркестр волынщиков. Восемь музыкантов с волынками и шесть с барабанами разных размеров, предводительствуемые