работниками Политуправления Армии и редакций газет, академиками, студентами, пионерами...

Кто из нас не встречал во всех этих аудиториях часто и настойчиво задаваемый вопрос, ставший «традиционным»: «Почему великие русские композиторы писали понятнее, чем пишут наши советские композиторы? Почему язык Чайковского, Бородина, Глинки нам доступнее?».

Мы спокойно выслушивали жалобы советского слушателя на непонятность языка многих советских композиторов, спокойно наблюдали его равнодушное отношение к исполняемой музыке, мы не задумывались над тем, что это был голос советского народа, у нас нехватило желания, умения довести его голос до наших композиторов, наших музыковедов. Это, бесспорно, наша большая вина.

В настоящее время музыкально-лекционную деятельность проводят многие организации: Московская государственная филармония, Всесоюзный литературно-музыкальный лекторий при Гастрольбюро Комитета по делам искусств, Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний, Центральное лекционное бюро управления лекционной пропаганды Комитета по делам культурно-просветительных учреждений при Совете Министров РСФСР, Московское городское лекционное бюро Исполкома Моссовета, Московская областная филармония, филиалы и отделения некоторых из этих организаций, имеющиеся в ряде городов, и местные филармонии.

Однако ни размах, ни качество музыкальнолекционной работы, ни связанные с ней организационные вопросы не удовлетворяют требованиям, которые сегодня предъявляются ей. Музыкально-просветительная деятельность далеко еще не охватила «самую толщу широких трудящихся масс». Лектор по вопросам музыки все еще редкий гость в колхозе, школе, в ремесленном училище. А это — главная задача. Надо думать о завтрашнем дне, надо готовить миллионы и десятки миллионов новых слушателей. Нет никакого объединяющего и руководящего методического центра. Никто не занимается обобщением накопившегося опыта. Никто не изучает состояния этой работы на сегодняшний день.

Постановление ЦК ВКП(б) от 10 февраля 1948 года и выступление А. А. Жданова по вопросам музыки явились переломными историческими моментами для всей нашей музыкальной жизни и вызвали коренной пересмотр и советского музыкального творчества, и музыкознания, и педагогики, и концертной работы. Необходимо признать, что в то время как общая лекционнопросветительная работа достигла в нашей стране невиданного, гигантского размаха, удельный вес лекционно-музыкальной работы пока еще очень мал. Но он, бесспорно, будет все более и более возрастать, отражая благородную потребность советского народа в знаниях, его тягу к культуре, его любовь к искусству.

«Наша печать, наши культурные организации ведут огромную научно-просветительную работу в массах», — сказал В. М. Молотов в своем докладе о 31-й годовщине Великой Октябрьской революции.

Все возрастающий размах этой работы, могучий подъем социалистической культуры и духовный рост советского народа возлагают на нас большую ответственность.

Нельзя не признать, что новое руководство Союза советских композиторов и Музыковедческая комиссия ССК начинают проявлять интерес к музыкально-лекционной работе. При Музыковедческой комиссии организован кружок молодых музыковедов, желающих заняться лекционной деятельностью. Предстоит обсуждение вопросов, связанных с лекционной работой. Но этого все же слишком мало. Нужно, чтобы в Музыковедческой комиссии была создана секция или группа (дело, конечно, не в названии), которая систематически занималась бы вопросами методологии и методики музыкально-лекционной работы, обобщала накопившийся опыт, изучала запросы слушателя, организовывала дискуссии по проблемным вопросам. Нужно, наконец, разрешить Давно назревшую задачу идейно-творческого руководства лекторами, которые ведут большую ответственную работу в области агитации, пропаганды и популяризации музыки. Ведь ни одна организация никогда этим не занималась. Вот где поистине непочатый край работы!

Необходимо, чтобы наша печать серьезно занялась лекционно-просветительными вопросами.

Мы сами должны неустанно работать над собой, над повышением своих знаний. От этого зависит в конечном счете уровень лекций. Мы должны помнить замечательные слова В. И. Ленина: «Во всякой школе самое важное — идейно-политическое направление лекций. Чем определяется это направление? Всецело и исключительно составом лекторов. Вы прекрасно понимаете, товарищи, что всякий "контроль", всякое "руководство", всякие "программы", "уставы" и проч., все это — звук пустой по отношению к составу лекторов. Никакой контроль, никакие программы и т. д. абсолютно не в состоянии изменить того направления занятий, которое определяется составом лекторов»¹.

Мы должны помнить это ленинское указание: все дело в кадрах, в людях, в нас самих!

Мы должны неуклонно повышать свой идейно-политический уровень, неуклонно проводить в нашей работе принципы большевистской партийности. Мы должны овладеть основами марксистско-ленинской науки и должны научиться творчески применять эстетические принципы ленинизма на конкретных явлениях музыкального искусства.

Тогда мы, советские музыканты-пропагандисты, сумеем внести и нашу лепту в великое и благородное дело коммунистического воспитания советского народа.

_________

¹ В. И. Ленин. Сочинения. Изд. 3-е, т. XIV, стр. 118.

Из записок лектора

Г. ПОЛЯНОВСКИЙ

Это было в 1910 году, в г. Елисаветграде, вернее, в рабочем пригороде, где жили рабочие завода Эльворти и железнодорожники. Маленькая группа гимназистов 6-го класса организовала в рабочей среде нечто вроде самообразовательной школы. Каждый из нас нес в нее, что мог, чем был богат. Я мечтал о пропаганде музыки в рабочей среде. Мои «уроки» были наивны, сведения, сообщаемые разновозрастным слушателям, при всем энтузиазме «лектора», поверхностны и идеалистичны. Выручали некоторое владение инструментом и обращение к нему (дело происходило в вечерние часы в школе, где стояло плохонькое пианино) в минуту заминки. Играл я народные песни, «Песни без слов» Мендельсона, пьесы Грига, «Времена года» Чайковского. Однажды рискнул произвести опыт и сыграл, рассказав о композиторе и объяснив форму, фугу g-moll Баха. Играл и внутренне трепетал: дойдет ли эта музыка до сердец слушателей? Урок, который я получил от своих «учеников», был убедителен и стал памятен мне на всю жизнь. Минута молчания после окончания игры. Потом встает старый рабочий и просит сыграть еще раз. Играю. Снова молчание, и снова просьба: еще раз. Чувствую облегчение — дошло! И, действительно, с тех пор чуть не каждое занятие слушатели просили: «Сыграй-ка Баха!». «Без слов, а понятно, мыс’ь видна!» — пояснил старый рабочий, несомненно впервые оформивший в этот миг свое отношение к «музыке с мыслью». Я перестал бояться играть серьезную музыку своим взрослым ученикам, потому что понял: истинно прекрасное — общедоступно.

Второй «урок» я получил в 1914–1915 году в Москве, где преподавал музыку — вел хор и читал историю музыки — в полулегальной школе рабочей молодежи на Варгунихиной горе (около Дорогомиловского моста). Будучи студентом, я мнил себя «эрудитом» в разных областях. А на самом деле был дилетантом, хотя и учившимся усердно. Слушатели мои засыпали меня вопросами: их всё интересовало — жизнь и творчество композиторов, условия, историческая обстановка, социальное окружение, мировоззрение художников. Я же знал лишь то, что было написано в учебниках и что было гораздо уже запросов моих учеников. Пришлось обо многом узнавать из других источников, часто вовсе не музыкально-исторических.

Третий «урок» — и наиболее назидательный — был получен мною от рабочих железнодорожных мастерских в Одессе, на Молдаванке, уже в 1918 году. Я преподавал в Народной консерватории и считал себя специалистом, а когда пришел к рабочим с первыми беседами о музыке, оказалось, что требования их возросли так же, как их революционное сознание. Надобны были лекции на совсем ином уровне, нежели та «академическая» сушь с фактами без объяснения, с априорными суждениями о категориях, которые казались стоящими вне политики: музыка над политикой! «Чепуха», — говорили в Культпросветотделе просвещенные, культурные рабочиебольшевики и учили нас, музыкантов, как надо через музыку продвигать в массы новые политические идеи, как обращать пропаганду музыки в один из родов идеологического оружия пролетариата.

Конечно, всё это было еще далеко, очень далеко от профессионализации лекторской работы, конечно, были и кустарщина, и несовершенство формы, и бессистемность методической разработки. Работа шла наощупь.

В Одессе я впервые услышал хорошего оратора, бойкого лектора по музыке, не замыкавшегося в стенах консерватории, а выходившего на широкую арену публичных лекций. Это был Я. Я. Полферов. Его лекции о Скрябине, о Чайковском привлекали массу народа. Но они не удовлетворяли моим идеалам: пропаганды музыки как высокоидейного искусства. Вспоминались читанные отзывы о пламенных лекциях А. Н. Серова — оратора-трибуна, творившего во всех областях искусства, за которые он брался. Речь Полферова — гладкая, внешне красивая, но изобилующая общими фразами, часто пустыми и ничего не выражающими, — эта речь не была беседой о музыке. Это было самолюбованием, ловким жонглированием ловко построенными фразами. С подлинными образцами лекторского искусства я познакомился позднее, в Москве, слушая лекции А. В. Луначарского. Глубоко эрудированная, воодушевленная речь Анатолия Васильевича производила неизменно большое впечатление. Лекции, посвященные русской музыке, Бетховену, Вагнеру (в связи с юбилеями), всегда поднимали много общих вопросов и при некоторой спорности положений будили мысль слушателей, вызывали оживленную реакцию и споры по принципиальным мотивам. Это были высококвалифицированные, во многих отношениях об разцовые лекции.

В году 1929 или 1930 мне пришлось читать лекцию о Чайковском, в частности, разбирать 6-ю симфонию. Дело было в Сокольниках, где на

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Из записок лектора

Г. ПОЛЯНОВСКИЙ

Содержание